Елена Хаецкая - Здесь был Баранов Страница 3

Дима встал. Вытер лицо рукавом. Его электронные часы показывали 21.24, но это ровным счетом ничего не значило. Проклятую машину занесло не только во времени, но и в пространстве. Возможно, сейчас утро понедельника где-нибудь в Батуми. И если он доберется до интерната к среде, то, возможно, успеет на сампо, с которой сбежал.

Он побрел дальше. В левом ботинке противно хлюпала кровь. В глазах было черно, словно он смотрел через закрытый объектив «Зенита», и в этой раскаленной черноте плавали кусты, деревья, не дающие тени, и бесконечная трава, трава в человеческий рост.

Дима увидел лужицу – не лужицу даже, а влагу на земле – и не раздумывая, рухнул, распластавшись всем телом, на этот крошечный прохладный пятачок. Если бы было можно, он так и остался бы здесь лежать, впитывая влагу каждой клеткой. На мгновение Дима заснул, терзаемый отданным себе приказом ни в коем случае не спать, и тут же вскочил, широко раскрыв глаза.

– Хватит, – сказал он хриплым голосом. – Я пошел.

И он пошел. Он упал еще раз, с хрустом переломив подвернувшуюся под ноги сухую ветку, а потом поднялся и увидел впереди белую от пыли дорогу.

Дорога оказалась отлично укатанной грунтовкой. Дима зашагал по ней, произвольно избрав направление. Он уже плохо соображал. Когда его нагнали четыре всадника, он совсем не удивился. Всадники сверкали медью, их лошади фыркали, они казались огромными в клубах белой пыли. Дима остановился. «Конечно, Батуми, – тупо подумал он. – Или Сухуми?»

Смуглые лица скалились в вышине.

– Я по-грузински не говорю, – громко сказал Дима, выражая готовность вступить в контакт с властями.

Но они кричали на него не по-грузински. Дима, задрав голову, моргал, не понимая, чего они от него хотят. А они явно чего-то добивались, они требовали, разъяряясь все сильнее. Наконец, Дима увидел в волосатой лапе нечто вроде ножа – и к нему разом вернулась способность соображать. Он перестал отгонять от себя различные дикие предположения и вслушался. Они обращались к нему вроде как по-итальянски.

Назначенный в грядущей экспедиции медиком, Баранов в интернате изучал латынь. Он набрал в грудь воздуха и отчаянно закричал на этом языке:

– Заблудился! Я заблудился!

Они заржали.

– Вонючий варвар[2], – сказал один из них. – Куда же ты шел?

– Мне нужно в интернат, – пояснил Дима.

Неожиданно его огрели сзади по голове чем-то тяжелым. Дима шатнулся и, чтобы не упасть, вцепился в чью-то ногу. Его грубо пнули, и Дима рухнул на дорогу.

– Вы чего? – медленно спросил он, поднимаясь.

Бронзовое лицо, склонившееся к нему с коня, было ужасным.

– Не прикидывайся дурачком, варвар. Ты виноват ничуть не меньше, чем те, кто уже понес наказание.

Глаза Баранова широко раскрылись. Он быстро шмыгнул носом и почувствовал железный привкус крови. Разбили нос, гады… И это явно не Батуми…

Лошадь фыркала и толкала его мордой. Дима машинально отступил. И вдруг ему стало очень страшно. Эти четверо не шутили. Они собираются его убить.

– Товарищи, тут какая-то ошибка, – начал он.

Лицо ближайшего к нему всадника полыхнуло гневом, и Дима в ужасе сообразил: уж кому-кому, а этим людям он, Баранов, не товарищ. А как их называть? Господа офицеры? Граждане начальники?

Пока все эти бессвязные мысли носились по обезумевшим барановским извилинам, в вышине сверкнул меч. Дима увернулся, удар пришелся вскользь по левой руке. Стало горячо и сыро.

– Не надо! – заорал он. – Мужики, не бейте!

Они переглянулись. Потом один из них сказал:

– Ты пойдешь с нами в имение Варизидия, варвар, и горе тебе!

Дима перевел дыхание.

– Почему вы называете меня «варвар»? – спросил он. – Разве я что-нибудь разрушил?

– А что, для того, чтобы быть варваром, обязательно что-нибудь разрушить? – с неожиданным интересом спросил младший из четверых.

Дима ответил, боясь обидеть его своей образованностью:

– Это слово стало нарицательным для тех, кто ломает и уничтожает, в память о том, как ужасно варвары разрушили Рим…

Он не понял, что произошло. Младший из всадников соскочил с коня и, бледный, с перекошенным лицом, схватил его за волосы.

– Повтори!

Дима косил глазами и молчал.

– Повтори, свинья! Повтори, грязная собака! Что ты сказал? Варвары разрушили Рим?

– Разрушили, – прохрипел Дима, – до основанья. В четвертом веке…

Он ощутил несколько зверских ударов по лицу, после чего снова был брошен под копыта лошади. Сидя в пыли и размазывая слезы и кровь, Дима ошеломленно хватал ртом воздух. За кого они его принимают?

– Рим велик, могуч и непобедим, – вздрагивающим голосом произнес странный субъект. – И хвала Марсу Квирину[3], будет таким вечно.

Марс Квирин, смятенно подумал Дима. Это не Грузия. Это Рим. Древний. Почему-то вспомнилась чья-то шутка насчет того, что древние римляне не знали-не ведали, что им предстоит стать древними римлянами. Вот эти четверо, во всяком случае, не имеют о том никакого представления. Прибьют ведь сейчас.

Дима закрыл глаза. Хоть за прогул сампо ругать не станут. Почему-то от этой мысли стало легче на душе. Грубые руки схватили Баранова, поволокли, умело затянули веревку за его запястьях и потащили по дороге вдаль к имению какого-то Варизидия, да поглотит последнего ненасытное чрево космоса.

Вдоль дороги тянулись пастбища, а затем – виноградники. При виде винограда Дима мучительно ясно осознал, до какой же степени хочет пить.

И вдруг взвыл духовой оркестр. Всадники посторонились, уступая дорогу удивительной процессии. Судя по всему, это были похороны. Непосредственно за оркестром шли босые простоволосые женщины и громко переживали. Они все так искренне убивались по покойнику, что Дима так и не понял, которая из них вдова. Затем шествовали люди с восковыми масками на лицах – они изображали предков умершего. Дима содрогнулся и втихую осенил себя крестным знамением. Легионеры подозрительно покосились на него, но промолчали. Проплыло погребальное ложе, прошли друзья и родные покойного.[4]

– Кто это помер? – спросил Дима.

– Варизидий, – машинально ответил младший из легионеров. – Да ты, никак, продолжаешь делать вид, что тебе ничего не известно?

– Я не делаю вид, – пробормотал Дима.

– Может и так, – неожиданно согласился солдат. – Убили твоего господина. Так что молись своим богам, скоро ты их увидишь.

– Во-первых, – запальчиво начал Дима, – у меня нет никакого господина. А если кокнули какого-то Варизидия, то я тут не при чем.

– Хватит болтать, – сказал другой солдат и так сильно дернул веревку, что Баранов чуть не упал.