Вениамин Шехтман - Инклюз Страница 3

По прошествии малого времени, Ирина заерзала знакомым мне образом. Она обладает странной, иногда приятной и уместной, но порой докучающей привычкой. Ирина уверена, что в дороге нужно есть. Как бы ни мимолетна была поездка, у нее всегда есть, чем перекусить; как правило, количество еды пропорционально продолжительности пути. Если бы нам выпало проехать пару остановок в трамвае, она угостила бы меня ириской "Золотой ключик" или конфетой "Коровка". Сейчас же Ирина достала из сумки две бутылки "Жигулевского", которыми без сомнения разжилась в буфете треста, и протянула их мне. Отодвинувшись насколько позволяло сиденье, Ирина расстелила между нами сложенную вчетверо газету, на которую выложила нарезанный батон "рижского", кусок халвы в коричневой бумаге и последней — аккуратно разделанную с вынутыми костями, запеленутую в несколько слоев кальки, сельдь.

"Керченская" — прокомментировала она, разворачивая селедку.

Разумеется, есть руками не предполагалось. У Ирины имелся туристский столовый прибор. В закрытом виде щучка из синей низкосортной пластмассы длиной с карандаш. А если потянуть рыбку за нос и хвост, в одной руке окажется ложка размером чуть больше чайной с плосковатым черпалом, а в другой — трезубая вилка. Задумано мило, исполнено — посредственно.

После трапезы (водителю был пожертвован бутерброд с селедкой, а всю халву Ирина съела сама), которую мы запили теплым пивом, Ирина тщательно собрала крошки, завернула их в бумагу и спрятала в сумку вместе с оставшейся невостребованной второй бутылкой. Мусорить, выбрасывая объедки из окна, было не в ее правилах. Чувствуя послеобеденную истому, я принялся глазеть в лобовое стекло, благо сидел справа, и водитель не загораживал мне обзор.

Панорамы Поволжья живописны во всякое время; разумеется, ранняя осень не исключение и даже более того. Увы, привлечь внимание Ирины к минуемым нами полям, часть которых топорщилась стерней, а часть еще изнемогала от урожая в ожидании жатвы, оказалось невозможно. Но сам я с удовольствием тешил себя всеми оттенками желтого и особым зеленым, в котором уже гнездится намек на буровато-багровый скорого увядания, но пока еще только придает ему насыщенность и разнообразие. Ровно на траверзе нашей машины держался жаворонок. Не знаю, поют ли они сейчас, да и не услышать его за фырчаньем мотора и шинным шорохом, однако, я представлял себе его поющим — это было бы уместно. Тем более, кучевые облака белы и нежны, как комки ягнячьего пуха.

Обладай я индифферентностью Ирины к присутствию шофера, я заговорил бы о своих чувствах и мыслях по этому поводу, но так и не осмелился на это. Так в молчании прошла моя поездка и, лишь помогая Ирине подняться с продавленного заднего сиденья, я сказал: "Постараемся тут разобраться побыстрее: у меня есть разговор, который будет особенно хорош здесь, среди гремящих механизмов и грубых людей.

— Почему же? — приготовилась улыбнуться Ирина.

— Потому что слова будут легки, а смысл приятен и нежен.

— Тогда поторопимся! — воскликнула она.

— В меру, — согласился я, — не будем забывать о делах до момента, когда забыть о них будет самое время.

Окончив эту фразу, я повернулся и обнаружил прямо перед собой человека, о котором никто бы не подумал: "грубый". О таких людях вообще редко думают, так они невыразительны в своей внешности и образе мыслей. Затрудняюсь описать его, даже не стану утверждать, что он был одет, хотя наверняка был. Но таково уж свойство таких субъектов — невыразительность; что еще тут можно добавить?

Тем не менее, обращенные ко мне слова были вполне запоминающимися.

— Ответьте: документация по ВСП-11Е при вас? — эта часть его речи была неожиданной, но далеко не настолько, как продолжение: — Отдайте ее мне за четыре тысячи рублей. Копии меня не устроят, мне нужен единственный экземпляр.

— Не бывает документации по СП в единственном экземпляре, — сказал я, подумав, что это либо неуравновешенный эмоционально тип, возомнивший себя шпионом, либо начинающий сотрудник госбезопасности, плохо изучивший искусство провокации и отправленный совершенствоваться в далеко не самое подходящее место.

У невыразительного был ответ на мои слова:

— Те, что в архиве и в проектном управлении, уже уничтожены. Остались ваш и тот, что на рассмотрении у Белько.

— Вот к Белько и обратитесь, — саркастически посоветовал я.

— К нему обратятся, — заверил меня невыразительный и требовательно протянул правую руку ладонью вверх. — Давайте же! Деньги переведут вам на сберкнижку, номер мы знаем.

— Это шпион? — спросила меня настороженно подтянутая Ирина.

— Возможно, — согласился я, — хотя и очень странный шпион. Я бы назвал его ненастоящим шпионом. Престидижитатором от шпионажа.

— Можете называть меня Леопольдом, — перебил невыразительный.

— А я вот тебя никак не назову, а монтировкой вот огрею, да свезу в первый отдел! — вмешался в ровное течение нашей беседы шофер. Он действительно держал в руках крестовину монтировки и демонстративно воздел ее над головой.

Правая рука Леопольда осталась неподвижной в упомянутой просительной ипостаси, левая же выхватила из-за брючного ремня укрытый до того полой пиджака маузер. Не рафинированно-грозный красавец М-9, а тот курносый аппарат, какими вооружали перед войной избранных старших офицеров.

Первая пуля пробила шоферу лоб чуть выше брови, поэтому больше ни одна не покинула ствол. Мы с Ириной пораженно молчали. Она не была склонна к истерикам и визгу, я и подавно. Будучи несколько ошарашен произошедшим, я все-таки нашел в себе силы удивиться тому, что представитель вневедомственной охраны, сидевший рядом с преграждающим въезд на полигон шлагбаумом в каких-нибудь пяти-семи метрах от нас, сделал нечто, наименее соответствующее его должности и обстоятельствам. Он одобрительно покачал головой. Мне показалось, что он чем-то похож на Леопольда: вроде бы мимикой и чертами лица, такими же, впрочем, невыразительными.

Ободряюще взяв Ирину за руку, я едва заметным нажатием побудил ее медленно сдвигаться к машине.

Руку мою оттягивал портфель с бумагами. Вероятно, им можно было бы обезоружить Леопольда, однако я ума не мог приложить — как именно? Поэтому я просто надел его ручку на все еще протянутую ко мне ладонь и сказал: "Забирайте. Деньги лучше как-то передать ассигнациями, на сберкнижку нежелательно".

Убрав пистолет, Леопольд открыл портфель и, не вытаскивая их наружу, перебрал бумаги пальцами. Я же спиной втолкнул Ирину во все еще открытую заднюю дверь машины, сам же, перепрыгнув через тело шофера, нырнул за руль и, преодолев сопротивление коробки, воткнул первую передачу и, грубовато бросив сцепление, развернул автомобиль практически на пяточке. Хорошо, что шофер не был склонен экономить казенное горючее и не заглушил мотор сразу же по остановке.