Большая игра (СИ) - "СкальдЪ" Страница 30

Беседа продолжалась около часа, за время которого я выяснил все самое необходимое, заодно составив некоторое представление об Афганистане. Для Абдулганди разбили отдельную палатку, куда он отправился спать. Остаток дня и ночь гость должен провести в нашем лагере, после чего вновь отправится в Кабул, где будет дожидаться Пашино.

— А мы что будем делать, Михаил? — поинтересовался Рут. — Возвращаемся в Ташкент?

После разговора с афганцем, я поймал себя на мысли, что чувствую себя двояко. С одной стороны — радость и облегчение. У Пашино все складывается превосходно, а нам нет нужды отправляться в Мазари-Шариф за бумагами, рискуя жизнью и свободой. С другой стороны — разочарование, и по той же причине. Ведь теперь не надо рисковать жизнью, выдвигаясь за этими самыми бумагами. Подобный анабасис* мог бы стать замечательным приключением! Да, вот такой парадокс мышления! Странно устроен человек, а гусар — тем паче, ведь мы существа ранимые, кривоногие и прямоходящие!

— Как тебе идея выбраться за Речку? — тщательно обдумав последствия, поинтересовался я. На самом деле, эта мысль довольно давно не давала мне покоя. Прямого запрета посещать Афганскую территорию я не имел, а вернуться домой и не пересечь границу, значит укорять себя за благополучно упущенный шанс.

— Предлагаешь пройтись строем при всем параде? — моментально оживился Георгий. — Я только за! И пусть враг вздрогнет! Взвейтесь, соколы, орлами!*

— Нет, не при параде. Я, ты и еще трое, без формы, но при оружии. Вылазка на два дня. Пройдемся по окрестностям, почувствуем воздух и дороги Афганистана.

— Нас в любом случае выдадут кони.

— Плевать! Доказать никто ничего не сможет. Нам главное в руки афганцев не попасться. И мы не попадемся — здесь никого кроме крестьян нет.

— Отлично, я с радостью разомну кости, — заверил Рут. Оно и понятно, что еще мог ответить молодой и склонный к браваде офицер?

Возможно, мой план казался несколько авантюрным, но это лишь на первый взгляд. На границе эмир Афганистана войск не держит. Ближайший гарнизон находится в Мазари-Шариф, в пятидесяти верстах. Так далеко забираться я не хотел, мы осмотрим ближайшие окрестности, вот и все.

Пока Абдулганди продолжал пользоваться гостеприимством гусар, мы время терять не стали. В путь отправились ранним утром, еще по темноте. В лодку, кроме двух гребцов, сели я, Рут, неизменный Снегирь, старший вахмистр Чистяков и еще один гусар по фамилии Проходько. Кони переправились самостоятельно, их лишь привязали на длинных веревках к корме.

Я с некоторым беспокойством следил за Хартумом, но великолепный конь показал себя и в водной стихии самым лучшим образом. Он плыл первым, увлекая за собой остальных скакунов.

— Через два дня, в это же время на этом же месте, — еще раз напомнил я гребцам, и мы отправились в путь. Выглядели мы как типичные мусульмане — шаровары, накидки, чалмы и тюбетейки. И лишь кони с русской упряжью да еще оружие показывали, что мы не те, за кого себя выдаем.

Но я сильно подобными вещами голову не забивал. Скорее всего, англичане узнают, что по северным границам Афганистана рыскали какие-то подозрительные личности. Ну и пусть узнают, может нервничать начнут, а доказать они ничего не смогут.

Хартум скакал легко, наслаждаясь бегом и собственными силами. Казалось, для скакуна сущий пустяк двигаться так целые сутки. Похлопав его по лоснящейся шее, я еще раз поздравил себя с удачной покупкой. Он, конечно, не жеребец взятого нами в плен бухарского эмира Музаффара, но не сильно ему уступает.

Местность казалась ровной, как стол. Серовато-коричневая земля состояла из песка и глины с редкими вкраплениями чахлой, пожухшей растительности. На востоке виднелась узкая полоска дальних гор. Судя по карте, возвышенность должна быть и на юге, уже за Мазари-Шариф. Здесь же раскинулась равнина с редкими дорогами, кишлаками и плохо одетыми афганцами. Встречные путники оглядывали нас со смесью удивления и опаски. Никто не понимал, кто мы такие, а с вопросами лезть опасались. Пятерых всадников, обвешенных оружием с ног до головы, редко кто решится о чем-либо спрашивать.

— Признаюсь, Георгий, разочарованию моему нет предела, — вечером, когда мы устроились на привал и разожгли костерок, разоткровенничался я. — Понятное дело, я не рассчитывал на чудеса природы и величественные развалины древних крепостей. Но ведь здесь даже глазу не за что зацепиться!

— Согласен, унылое местечко. Унылое, пыльное и бесплодное, — кивнул товарищ. На этом обсуждение Афганистана и закончилось — нечего оказалось обсуждать.

Ночью выли шакалы — хоть какое-то развлечение. Я думал, что вылазка принесет какую-то пользу, а она ничего нам не дала. Доберись мы до Мазари-Шариф или встреть местных джигитов, так оно бы и было, а так мы лишь впустую потеряли время. Хотя, теперь есть чем гордиться — я побывал за Речкой.

Второй день не принес никаких сюрпризов. Наш маленький отряд, преодолев около тридцати верст, повернул обратно и по внушительной петле под вечер вернулся к реке. Ночевали на южном берегу. Утром, как и договаривались, приплыла лодка. Переправились без всяких неожиданностей, наслаждаясь прекрасным восходом и видом стремительно тающего тумана над водой. Абдулганди в лагере уже не застали — он ушел обратно в Афганистан.

— Готовь людей, Георгий. Завтра снимаемся и возвращаемся в Ташкент, — приказал я, очутившись на русской земле.

— С удовольствием, — товарищ улыбнулся. Он, как и я, был рад покинуть порядочно надоевший Термез. Да и кто бы был не рад?

В Ташкенте меня ожидали свежие новости. Наш командир барон Оффенберг получил генерала и был отозван для дальнейшей службы в Москву. Его место занял князь Ухтомский, ставший полковником. Ротмистр Седов получил подполковника, а Ян Озерский стал новым командиром третьего эскадрона. Вот так перевод одного человека на другое место службы позволил сразу трем офицерам продвинуться в чинах и должностях.

Первый рапорт о деталях поездки в Термез я отдавал именно Ухтомскому.

— Ты задержался на трое суток, — с неудовольствием заметил полковник. Мне показалось, что к своему новому званию и должности он относится трепетно, с чувством огромного удовлетворения. — Я проводил смотр в присутствии генерал-губернатора Кауфмана. Отсутствие части гусар сказалось на нашем полку не самым лучшим образом.

— Задержался по объективным причинам, на заранее обговоренный срок. Необходимо было получить известия от надворного советника Пашино, — ответил я, не скрывая удивления. Во время ужина в честь Тургенева у нас с князем случилась первая размолвка, затем произошла еще парочка эпизодов, когда мы плохо поняли друг друга. Но князь никогда ранее не считался бюрократом и брюзгой. Он был прекрасным товарищем и настоящим гусаром. Неужели повышение до командира полка так на него подействовало?

— Я не придираюсь, как тебе могло показаться, но лишь требую соблюдения дисциплины, — Ухтомский сделал вид, что не замечает мой недоуменный взгляд. — Александрийские гусары находятся на виду, я лишь забочусь о чести нашего мундира.

— Как и я.

— Хорошо. Полагаю, инцидент исчерпан, — Ухтомский помолчал, ожидая, не добавлю ли я чего-то еще. Моих оправданий не последовало, виновным я себя ни в чем не считал. Подумаешь, задержался на трое суток! А если бы в горах обвал случился или что похуже? Мы могли и на неделю в Шахрисабсе застрять, и на две, ожидая, пока откроется перевал.

Про Пашино я не стал ему ничего объяснять. Дело это секретное, детали знают лишь несколько человек. Ухтомский лишь понимает, что Пашино — разведчик, отправившийся с крайне непростой миссией в Афганистан. И если он умен, а князь умен, то лишние вопросы задавать не станет.

Еще один доклад ожидал от меня Шауфус. С ним мы разговаривали дольше, он интересовался любыми, даже самыми незначительными, деталями. Под конец я все же признался, что ходил за Речку.

— Не знаю, стоило ли вам так поступать, — он покачал головой. — Толку, как я понимаю, от подобного мало, а вот неприятностей можно огрести сполна. Англичане могут обидеться и отправить ноту протеста.