Олег Дивов - Храбр Страница 30

– Здравствуй, Ульф, – сказал Добрыня.

– Здравствуй, Торбьёрн.

Они здоровались так спокойно, будто расстались только вчера. Но обнялись крепко.

Княжий тиун поклонился Илье едва не в пояс и со словами «пойду скажу» исчез.

– Ну? – Добрыня кивнул Миколе, задержал взгляд на Касьяне, недобро сощурился, повернулся к Илье. – Что скажешь, брат крестовый?

– Там, куда я ходил, порядок. Тут непорядок.

Добрыня присел на каменную ступеньку, хлопнул ладонью рядом с собой. И уставился на Касьяна.

Илья тоже сел, невольно потеснив Добрыню – крыльцо едва вместило двоих великанов. Оба все еще были очень сильны, без намека на старческую дряхлость, но седина да морщины выдавали их возраст. И если Илья был местами в дорожной пыли, то Добрыню будто с ног до головы присыпало этой пылью. Он стал пегим и блеклым, укатала его власть. И глаза воеводы смотрели устало, словно это он вернулся из дальнего похода.

– Ну? – повторил Добрыня.

Илья коротко поведал о встрече с паломниками и зарытом в землю Касьяне. Касьян маялся под взглядом Добрыни, не знал, куда девать руки, то прятал за спину, то клал на пояс, ковырял сандалией песок. Микола Подсокольник стоял рядом и косился на ловца, прикидывая, как его хватать, если вдруг побежит.

– И что ты об этом думаешь? – спросил воевода, когда Илья закончил рассказ.

– Я?!

– Ага, ты.

– Ох… – витязь замялся. Не хотелось, чтобы опасное слово «измена» звучало при новгородце. Измена может быть где угодно, только не в Киеве.

– И что будем делать? – продолжал воевода.

Тут Илья нашелся сразу. Он выпятил бороду, расправил плечи и заявил:

– Да перепороть всех!

– Совсем всех? – Добрыня хмыкнул. – А что, это мудро. Кто-нибудь да сознается. В чем-нибудь.

Он обернулся и крикнул в глубину терема:

– Эй!

– Здесь! – отозвались из темноты.

– Гонца. Конного. Быстро. С припасом на четыре дня.

– Исполняю.

Добрыня тяжело упер руки в колени. Опять он смотрел на Касьяна, тот уже гнулся под этим взглядом, того и гляди падет ниц, хоть и гордый новгородец.

– Чарку, значит, нашли у него… – протянул воевода.

Обернулся вновь:

– Эй!

– Здесь! Послали за гонцом.

– Ключника позови ко мне.

– Исполняю.

Илья щурился на утреннее солнце.

– Худое будет лето, – сказал он вдруг.

– Разберемся, – заверил воевода.

Появился ключник, дородный, богато одетый муж средних лет.

– Звал, воевода? О! По здорову ли будешь, Илюша?

– Поздоровее меня найдутся, – ответил Илья. – Однако не жалуюсь. А ты как?

– Холопья доля тяжкая, – ключник огладил толстый живот и сокрушенно вздохнул. – Видал? То-то.

– А ты не ходи, ты бегай, – посоветовал Добрыня. – Скоро похудеешь.

– Князь гневаться будет, не любит, когда топают.

– Тогда не бегай. Скажи-ка мне, у вас днями ничего не пропадало?

– Откуда знаешь? – изумился ключник. – А-а… А оно уже на месте!

– Покажи.

– Ну… Пойдем.

– Чего пойдем, сюда принеси.

Ключник часто заморгал.

– Да я не сдюжу. Разве стражу кликнуть?

Илья с воеводой озадаченно переглянулись.

– Что пропало-то? – спросил Добрыня.

– Не пропало, я вернул. Ты не смейся только. И князю не говори, очень тебя прошу.

– Как же мне надоело это всё… – буркнул воевода. – Рассказывай.

– Гридни со стражей поспорили, что ворота пропьют.

Илья гулко расхохотался и ударил себя ладонями по ляжкам.

Добрыня вытянул шею. Микола с Касьяном шагнули в сторону, чтобы не застить. Ворота были вроде на месте, калитка тоже, стражники с привычно скучными лицами стояли где полагается.

– Ага, – сказал ключник. – Стража так же подумала. Один я догадался, когда мне донесли. Побежал ночью к задним воротам, что за конюшней. Едва успел – эти лбы бездельные как раз их с петель сняли. Затаились, дождались, пока обход мимо пройдет – и… Я приказал обратно повесить.

Добрыня повернул голову к Илье и грустно сообщил ему:

– Вот так и живем. Обустраиваем Русь!

Илья мелко хихикал в бороду.

Ключник вздыхал, потупившись и сложив руки на животе.

– Ты правильный ключник, – утешил его воевода. – Добро, что догадался, и особенно добро, что тебе про кражу донесли. Скажи, а посуду в тереме пересчитывают?

Ключник заметно удивился вопросу.

– Смотря какую. Серебряную да, когда чистят ее, а остальное считать без толку, горшки-кувшины что ни день грохаются. Давеча князь в меня амфорой запустил, хорошо пустая была.

– Это благо, – заметил воевода, – раз кидается, видно, на поправку глядит… А серебряную посуду – тащат из терема?

– Не помню случая. Кто на угощение ходит, тот либо с ног до головы в серебре, либо тащить не обучен. А челядь – холопы, почто холопу красть, если он сам не свой?

– Тогда сделай мне одолжение. Прикажи серебряные чарки посчитать. Очень дотошно, но очень быстро. Мне надо знать, все ли на месте.

– Чарки, – повторил ключник. – Исполняю.

И ушел в терем.

– Теперь говори ты.

– А? – Касьян встрепенулся. У него, видать, и в мыслях уже не было, что воевода обратится прямо к нему.

– Рассказывай.

– Ну… Мы утром поднялись, собрались, вдруг скачет тиун.

– Кто-о?!

Выходило так. Новгородцы, переночевав, едва стали на дорогу, и тут их нагнал всадник. Представился тиуном. Одет был как положено, на куртке – бляха с княжим знаком. Денис не признал тиуна в лицо, но монах не был знаком со всей многочисленной княжей челядью. А тиун сказал, есть подозрение, что кто-то из новгородцев прихватил в тереме серебряную чарку.

Обвинение было очень серьезным и для ловцов с их купеческими понятиями, а уж для паломников, давших обеты, – вовсе. Тиуна подняли на смех, но он держался уверенно и не отставал, а когда ему пообещали надрать уши, выхватил меч и в одиночку попер против сорока двух с посохами. Тут ловцы смекнули, что перед ними действительно княжий челядин, которому терять нечего, если не выполнит приказа. И Михаил, младший брат Касьяна, предложил – раз такое дело, обыщем друг друга у тиуна на глазах. Хоть догола разденемся. И потом уж с чистой совестью погоним его пинками, чтобы знал, как на добрых молодцев напраслину возводить. И самому морду расквасим, и коню его, вон рыло какое наглое.

Ловцы обменялись сумами и начали с шуточками их потрошить. Чарка нашлась почти сразу. В суме Касьяна.

Тиун забрал пропажу, сказал: ну, святые люди, вы сами понимаете, как казнить преступника, – и ускакал. А ловцы остались, потерявшие дар речи. Только Денис громко молил Господа о спасении души Касьяна.

Вы же меня сызмальства знаете, сказал Касьян, не могло такого быть, чтобы я… Но ему уже вязали руки. Потом ловцы встали на колени и молились за него. А после судили. Касьян всегда был старшим и заводилой, а уж такому можно припомнить немеряно грехов. И припомнили. Очень многое. В том числе зачин пьянки во время поста, окончившейся столь неудачно и позорно. Когда все грехи перечислили, выходило, Касьяну осталось только украсть, а прочие безобразия он уже перепробовал.