Александр Прозоров - Всадники ночи Страница 30

— Проклятие! — в сердцах ударил кулаком резной столб Андрей. — Без воды нам больше недели не продержаться.

— Дня три, — поправил его Пахом. — На четвертый мы ослабеем, и нас заберут, как поросят из загона. Ни рукой, ни ногой пошевелить не сможем. Мы с Василием Ярославичем раз попались татарам в порубежье. Три дня в сухом доле в окружении стояли. Спасибо, тульские ратники подоспели, не то взяли бы нас крымчане, что кутят.

— Три дня… — Зверев прикусил губу. — Три дня — срок большой. Можно чего-нибудь придумать.

— С этой нежитью не сговоримся, — запалил новую свечу от догорающих Пахом. — А вот со смердами сможем. Как эти… Ну вампиры. Как они от солнца спрячутся, холопам серебро, землю, послабление от тягла пообещать можно. Они, знамо, хозяина боятся. Однако же, коли с собой заберем, отчего бы им и не согласиться? Серебро на многих, что змея, действует. И заворожит, и разума последнего лишит.

— Нет. Нет, Пахом, так дело не пойдет, — мотнул головой князь. — Вампиры — это зараза хуже черного мора. Расползается, что сорняк в поле. Коли сразу с корнем не выдернешь — потом никакой управы на них не будет. Куда ни беги, а рано или поздно они все равно на наши земли явятся. Нам не о спасении думать нужно, а о том, как нежить эту истребить.

— Я биться готов, княже, живота не пощажу. Да как, коли не выйти нам отсель? Дверь, сказывают, заперта, прыгать высоко.

— Чего делать станем, Андрей Васильевич? — подошли молодые холопы.

Илья с жалостью добавил:

— Надобно было крынку пива прихватить. Бо в горле пересохло.

— Помолчи про воду, олух, — отвесил ему подзатыльник Пахом. — Без тебя тошно.

— Серебро пересчитал, князь? — снова подал голос боярин Калединов. — Хватит холопов моих смертных купить? — Он рассмеялся. — Не купишь, княже. Я слово такое знаю, супротив которого ни един смертный не пойдет.

— Предусмотрительный, паскуда, — опять сплюнул Андрей. — И про это подумал. Грамотно он ловушку приготовил, все рассчитал. Для дураков — баня, для умных — колокольня. Итог же для всех один.

— Не обожгись, княже, — предупредил Изольд. — Свечи твои догорают.

Зверев кивнул, запалил от огарков три новые свечки, подогрел над огнем нижнюю часть и прилепил свечи к колоколу — чтобы не держать. Помолчал, оглаживая холодный металл:

— Как думаешь, Пахом, а сколько в этом красавце веса?

— Мыслю, пудов шестьсот, не менее.

— Шестьсот… На шестнадцать… — Андрей громко присвистнул: — Без малого десять тонн! Как же балка такую тяжесть выдерживала?

— Толстая, княже… Из дуба выпилена, в воде выдержана. Ее, может статься, лет сто для прочности в реке выдерживали..

— Сто лет? — вскинулся Зверев. — Ну тогда боярин Федот Владиславович явно врет. Всю колокольню таким макаром выстроить не могли. Это же надо сперва построить, потом разобрать, вымочить, через сто лет снова собрать…

— Видать, как раз под этот колокол и строили. Тяжелый. В храме, что рядом с домом батюшки твого, колокола всего по пять пудов весом. Ты для своего княжества на полста пудов заказал. А тут — вона какой… По случаю такие не льют. Видать, задолго готовились. Али достался кому из достойных предков боярина нынешнего, а уж дети его расстарались повесить достойно.

— Лучше бы он на полста пудов был, — втиснулся в разговор Илья. — Маленький мы бы вчетвером обратно на балку подняли. Да так вдарили, что чертям в аду жарко бы стало.

— Не терзай себя, князь! И людей своих пожалей! — посоветовал снизу вампир. — Все едино моими станете. Хоть через муку, хоть без нее. Без воды оно тяжко сидеть. Особливо зная, что станет, как в беспамятство впадешь. Ибо в этот час я поднимусь к тебе да изопью, ако чашу царственную. И станешь ты тем, отчего так убежать рвешься. Не ищи лишних мук. Спустись сам.

— Лучше я со звонницы головою вниз кинусь! — крикнул Пахом.

— И что станет с твоею душой, несчастный? Смертный грех, смертный грех руки на себя наложить. Рази так ты ее спасешь, смертный? Ты будешь вечно гореть в аду, терзаясь за глупость свою. Ибо проще и радостнее остаться здесь.

Сверху было видно, что большинство вампиров уже утратили интерес к пленникам. Они прибирали на дворе, кололи дрова, закидывали на чердак хлева сметанное на дворе сено. Рядом с боярином стояли всего человека три, и те — с факелами. Наверное, просто светили хозяину.

— Я подумаю над твоим предложением, Федот Владиславович, — громко ответил Зверев. — От жажды пока не помираю. До завтра подумаю, хорошо? После сумерек приходи спросить. Может статься, и соглашусь.

— Ты чего, Андрей Васильевич? — испугался дядька. — В нежить задумал окреститься, Бога забыть? Вот оно, учение Лютоборово как выпирает!

— Чего-то покладист ты больно, князь… Никак, задумал чего?

— Вот, паскуда, — уже в который раз удивился Зверев. — Умный. Враз подвох чует.

— Какой подвох, — встрепенулся Илья. — Ты придумал, как нам сбежать, Андрей Васильевич?

— Убегать нам нельзя, — глянул сверху вниз на боярина князь. — Только побеждать. В таком деле просто умереть — и то позорно… Нет, не уйдет. А я так надеялся, что заскучает… На завтрашний ужин нас отложит… Нет, стоит, таращится.

— Так чего ты замыслил, княже?

— А может, и не поймет снизу. Пахом, видишь, на балке еще кусок пенькового каната остался? Колокол, похоже, сразу на четырех витках висел.

— Знамо дело, не на одном. Вона, махина какая!

— Если его размотать, то до петли достанет, и еще хвост останется.

— Вроде должно.

— Так вперед, привязывай.

— Зачем, Андрей Васильевич? Все едино колокола нам вчетвером не поднять. Тут сто мужиков надобно собрать, не менее.

— А кто тебе сказал, что я собираюсь его поднимать, Пахом? — до шепота понизил голос князь. — Шестьсот пудов! Ты понимаешь, что это такое — шестьсот пудов? Балка, на которой этот пол держится, тоже из мореного дуба. Но это не плоская стена, в которую саблей толком не врубишься. Она узкая, выпирает, там есть место для замаха. Если удастся пропилить ее хотя бы наполовину… Шестьсот пудов, Пахом.

— Она сломается, как тростинка, — еле слышно пробормотал холоп. В его глазах наконец появилось понимание.

— Я побег! — выдохнул Илья и нырнул в люк. Через миг из-под пола послышался равномерный стук.

— Изя, подсади, — подозвал Изольда дядька, с его помощью вскарабкался к самой крепежной петле, размотал с балки канат, примерил и охнул: — Княже… Андрей Васильевич… Достает, но на узел не хватает…

— Тише! Тише, дай сюда. Дай, я расплету.

— Верно, расплести… Прости, княже, сам переплету.

Холоп принялся торопливо раскручивать толстый трос, вытягивать из него тонкие жгутики вверх и вниз, всовывать один в другой и сплетать, превращая канат в некое подобие косы. Зверев наклонился, глянул в люк. Илья, прочно усевшись на третьей сверху ступени, саблей рубил черное бревно. Инструмент был неподходящим, мореный дуб поддавался стали плохо — но все же поддавался, и щепы одна за другой падали в бездну, в черную глубину тоннеля, осветить который слабый свет одинокой свечи никак не мог. Князь достал три восковые палочки из своего запаса, зажег, пристроил рядом с той, что уже догорала, выпрямился.