Джин Вулф - Пыточных дел мастер Страница 30

Новая пациентка разглядывала Теклу с возрастающим интересом, насколько позволяло окошко.

– Тебя в самом деле освободят, шатлена?

– Он знает. Он отослал для меня письма – ведь так, Северьян? Пройдет несколько дней, и я распрощаюсь с ним. Он – в своем роде очень милый мальчуган.

– Теперь ты должна идти в камеру, госпожа, – сказал я. – Можете продолжать беседу, если желаете.

После раздачи пациентам ужина меня сменили. Дротт, встретив меня на лестнице, сказал, что мне стоило бы пойти прилечь.

– Это все – из-за маски, – возразил я. – Ты еще не привык видеть меня в ней.

– Я вижу твои глаза, и этого достаточно. Разве ты не можешь узнать по глазам любого из братьев и сказать, зол ли он или же в шутливом настроении? Ты уже должен идти спать.

Я объяснил, что прежде должен еще кое-что сделать, и отправился в кабинет мастера Гурло. Как я и надеялся, его не оказалось на месте, а среди бумаг на столе лежал – не могу объяснить, отчего, но я был уверен, что найду его там – приказ о применении пытки к шатлене Текле.

После этого я уже не мог просто лечь и заснуть. Я направился (в последний раз, хоть и не знал этого тогда) к мавзолею, где играл мальчишкой. Саркофаг моего старого экзультанта совсем потускнел, сухих листьев на полу прибавилось, но в остальном ничего не изменилось. Однажды я рассказывал Текле об этом месте и теперь представил себе, что она – со мной; будто я устроил ей побег, пообещав, что здесь ее никто не найдет, а я буду приносить ей еду и, когда минует опасность, помогу уплыть на купеческой дау вниз по течению, к дельте Гьолла и морскому побережью.

Да, будь я героем наподобие тех, о которых мы вместе читали в старинных романах, – освободил бы ее в тот же вечер, одолев или подпоив чем-нибудь братьев, стоящих на страже. Увы, я не был героем из старого романа, да и ни снотворного, ни оружия серьезнее украденного с кухни ножа не имел под рукой.

И если уж быть до конца честным, между моим сокровеннейшим «я» и этим отчаянным поступком стояли слова, сказанные ею в то утро – первое после моего возвышения. Шатлена Текла назвала меня «очень милым в своем роде мальчуганом», и какая-то, уже созревшая часть моего естества сознавала, что я, даже преуспев в столь отчаянном предприятии, все равно останусь для нее всего лишь «очень милым в своем роде мальчуганом». В те времена для меня много значили такие вещи.

На следующее утро мастер Гурло назначил меня ассистировать при исполнении процедуры. Третьим с нами пошел Рош.

Я отпер ее камеру. Вначале она не понимала, зачем мы явились, и даже спросила, не допущен ли к ней посетитель и не освобождают ли ее наконец, но к тому времени, как мы добрались до места назначения, поняла все.

Многие мужчины в этот момент теряли сознание, но она устояла. Мастер Гурло любезно осведомился, не желает ли шатлена получить объяснения относительно разнообразных механизмов, находившихся в комнате для допросов.

– То есть – тех, которые будут применены ко мне?

– Нет, нет, зачем же! Я говорю о всех тех любопытных машинах, которые мы увидим по пути. Некоторые – совсем устарели, а большую часть вообще вряд ли когда-либо использовали.

Прежде чем дать ответ. Текла огляделась вокруг. Комната для допросов – наше рабочее помещение – не поделена на камеры. Это – довольно обширный зал, потолок коего подпирают, точно колонны, трубы древних двигателей, а пол загроможден принадлежностями нашего ремесла.

– И то, что будет применено ко мне, – тоже устарело?

– Ну, этот аппарат – самый почитаемый из всех! – Мастер Гурло подождал, не последует ли ее ответная реплика, и, не дождавшись, продолжил лекцию:

– «Воздушный змей» наверняка знаком тебе, его знают все. А вот за ним… сюда, пожалуйста, так будет видно лучше… за ним – то, что среди нас зовется «пишущей машиной». Этот аппарат предназначен для впечатывания любого требуемого лозунга в плоть пациента, но постоянно ломается. Я вижу, ты смотришь на тот старый столб – в нем нет никаких внутренних секретов. Просто столб для обездвиживания рук плюс тринадцатихвостая плеть, посредством коей производится процедура. Раньше он стоял на Старом Подворье, но ведьмы жаловались, и кастелян заставил нас перенести его сюда. Это случилось около столетия назад.

– Кто такие ведьмы?

– Боюсь, сейчас у нас нет времени вдаваться в подобные материи. Северьян объяснит тебе, когда ты вернешься в камеру.

Она взглянула на меня, словно спрашивая: «Я в самом деле вернусь туда?», и я, пользуясь тем, что мастер Гурло не видит, на миг сжал ее ледяную ладонь в своей.

– А вон там…

– Подожди. У меня есть выбор? Существует ли способ уговорить вас… применить одно приспособление вместо другого?

Голос ее звучал по-прежнему твердо, но несколько тише и глуше.

Мастер Гурло отрицательно покачал головой.

– В этом мы не вольны, шатлена. Как и ты сама. Мы приводим в исполнение присланный нам приговор. Ни более ни менее. – Он смущенно кашлянул. – Вот это, пожалуй, окажется интересным – «Ожерелье Аллоуина», как мы его называем. Пациента привязывают к этому креслу, причем на грудину ему накладывается эта подушечка. Каждый вдох, сделанный после этого, туже затягивает вон ту цепочку; таким образом, чем больше пациент дышит, тем меньше воздуха получает с каждым следующим вдохом. Теоретически данная процедура может длиться бесконечно – если вдохи очень неглубоки и натяжение цепочки, соответственно, понемногу возрастает.

– Какой ужас! А как называются та путаница проводов и стеклянный шар над столом?

– О-о, – ответил мастер Гурло, – это – наш «Революционизатор»! Пациент ложится сюда… не угодно ли шатлене лечь?

Текла застыла на месте. Ростом она была гораздо выше любого из нас, однако невообразимый ужас на лице полностью скрадывал и ее рост, и величественную осанку.

– Иначе, – продолжал мастер Гурло, – подмастерья будут вынуждены уложить тебя силой. И это, безусловно, не понравится тебе, шатлена.

– Я думала, – прошептала Текла, – что ты покажешь мне все эти механизмы…

– Мне просто нужно было отвлечь чем-либо мысли пациента перед процедурой. На этом нам придется закончить экскурсию, шатлена. Теперь, пожалуйста, ляг – я не стану повторять просьбы.

Она тут же опустилась на стол – быстро и изящно, как ложилась на свою койку в камере. Ремни, которыми мы с Рошем пристегивали ее к столешнице, оказались такими старыми и растрескавшимися, что я даже засомневался, выдержат ли они.

Из конца в конец комнаты для допросов тянулись провода, подсоединенные к реостатам и динамо-машинам. На пульте управления, точно кроваво-красные глаза, замерцали древние огни. Гул, наподобие жужжания какого-то огромного насекомого, наполнил зал. На несколько мгновений древние двигатели башни ожили вновь. Один из проводов вышел из своего гнезда; голубые, будто горящий бренди, искры мерцали вокруг бронзовых штырей на его конце.