Вероника Иванова - Право учить. Повторение пройденного Страница 30

— Да уж, права. Если бы ты знал, сколько раз это моё обещание висело на ниточке... Собственно, ещё три месяца назад я не мог знать, что приду.

— Но ты пришёл, а значит, все эти месяцы и события, препятствиями встававшие на пути, можно забыть!

Я покачал головой:

— Забыть — вряд ли. Самое большее, отодвинуть в сторонку.

— Пусть так! — Беспечно согласился эльф, тряхнув серебристыми локонами. — Сейчас они не мешают, и это главное.

— Допустим, ты меня ждал. И только поэтому согласился прозябать на Границе? Или тебя наказали?

Кэл усмехнулся, но слишком грустно, чтобы в дальнейшем иметь возможность отшутиться.

— Можешь считать и так. Совет был... недоволен мной.

— Недоволен настолько, что отказался от твоих услуг? Тогда мне жаль слепцов, его составляющих.

— Не говори так. Я натворил много глупостей, вполне заслуживающих...

— Усилий по искоренению их последствий, а не запоздавшего и тщетного наказания.

Эльф сжал губы.

— Они не могли знать.

— Они должны были предполагать! В противном случае, можно утверждать: ты и твоя судьба — ничто для членов Совета.

Лиловый взгляд полыхнул молниями:

— Ещё слово, и...

— И что? Ты вызовешь меня на дуэль? Не сможешь, потому что по собственной воле признал меня «творцом». Побежишь докладывать Совету? А о чём? О том, что кто-то осмелился назвать вещи своими именами? Может, ещё подчинённого своего натравишь? Он будет просто счастлив проткнуть наглеца, осмелившегося ступить на землю лана! Ну, как же ты поступишь?

Кэл, ещё в начале моей тирады замедливший шаг, а потом и вовсе остановившийся и вынудивший и меня прекратить движение, медлил с ответом, вглядываясь в моё лицо.

— Ты так странно себя ведёшь: горячишься и злишься, хотя...

— Не имею для этого повода? Имею. И ты знаешь, какой.

Да, он знает. Но вряд ли осознает истинную причину моего ехидного негодования. А на самом деле, всё объясняется просто: я слишком жаден, чтобы расстаться с тем, что заработал потом и кровью. По крайней мере, кровью.

Так получилось, что я спас две эльфийские жизни и одну вернул с самого Порога. Спас, не загадывая и не выгадывая, хотя многие постарались бы найти в моих поступках корысть. Те, кто не умеют владеть по-настоящему. Ке я уберёг от смерти вопреки своим желаниям, даже вопреки здравому смыслу: мог ведь выполнить то, к чему меня подталкивал целый отряд королевской стражи, и надеяться на благоприятный исход? Мог. Но не стал, из отчаяния и озорства усилив Зов эльфийки и вызвав себе на беду и на радость знакомую из глубины веков. С Келом всё было проще и рациональнее: я посчитал несправедливым одержать верх в поединке над тем, кого живьём съедает призрак покойной сестры. А раз существует несправедливость, надо что? Правильно! Быстро и жёстко с ней расправиться. Я и расправился. За что получил высокое и двойное звание «творца новых жизней». И один из «заново сотворённых» вот-вот построит логическую цепочку, совершенно мне ненужную...

Вдох. Ещё один.

— Да, кажется, знаю. Ты...

— Я не хочу, чтобы мои подарки пропадали за ненадобностью, вот и всё! Лучше скажи, ты полностью выздоровел?

— Для «полностью» нужно ещё около года, но это...

— Тебе на руку? — Закончил я, видя во взгляде эльфа ранее несвойственную ему мечтательность.

Он ответил не сразу, но всё же ответил, признавая моё право быть причастным к некоторым тайнам:

— Да.

— Кто она?

— Очень милая девушка.

— Это понятно и без пояснений! Где и как ты её нашёл?

— Тебе интересно? — Лиловые глаза чуть сузились, словно Кэл допускал иную возможность.

Я энергично кивнул:

— Конечно, интересно!

Подозреваю, насколько эльф успел надоесть своим немногочисленным близким рассказами о новой любви, если при встрече с лицом неосведомлённым ограничивается сухим «милая девушка»... Засмеяли парня, наверное. Или воротили носы, одно из двух, причём более вероятное: если Кэл отставлен от прежней должности при Совете, его бывшие приятели и сослуживцы, скорее всего, не рвутся к возобновлению общения. Неприятно, но объяснимо, и наивно осуждать их за это: во всех службах подлунного мира стремятся подняться снизу вверх, а поднявшись, смотрят на менее удачливых знакомцев в лучшем случае, с сочувствием, в худшем — с презрением.

— Не шутишь? — Продолжил допрос эльф.

— Ни капельки!

Надо же, как грустно обстоят дела. Я бы этот Совет с его прихлебателями построил в струнку и...

— Она помогает Кайе сейчас и будет помогать с ребёнком. Гилиа-Нэйа — искусный лекарь.

— И конечно, она пользует и твои раны? Телесные и душевные? Надеюсь, с радостью, а не только из желания узнать, насколько велико её искусство?

Изгиб серебристых бровей возжелал было превратиться в излом, но эльф быстро понял, что в моих словах нет и тени насмешки:

— Ещё не уверен.

— А когда будешь уверен?

— Это не происходит по щелчку пальцев, ты же знаешь! — В голос Кэла скользнуло отчаяние.

Знаю. А ещё знаю, что направления уверенности имеют обыкновение не совпадать. И хуже всего, если в один и тот же миг двое понимают, но совершенно разные вещи: он не может жить без её глаз, а она не в силах оставаться рядом с ним. Или наоборот, что ничуть не лучше, потому что в любом случае одно из сердец разбивается на осколки, а с ним и второе, осознавшее всю тяжесть отказа. Но об этом говорить не буду до тех пор, пока существует надежда на счастье.

— Мне не возбраняется на неё посмотреть?

— Почему я должен запретить? — Удивление, сменившее на посту прочие чувства.

— Вдруг ещё, отобью? Меня девушки любят... То есть, сначала жалеют, а потом души не чают!

В течение вдоха эльф сдерживается, но всё же заливается хохотом. Вместе со мной. Не знаю, над чем смеётся листоухий: в моих словах нет и намёка на ложь. Лично я смеюсь потому, что мне весело и легко. В этот самый миг.

Как живут эльфы? Так же, как и все, в домах. И ведут хозяйство. Только в меру своих, эльфийских представлений.

Например, дома строят только из дерева, и вовсе не тем способом, что распространён среди людей: не укрощают природу, а уговаривают. Многие полагают это магией, но объяснение гораздо проще: эльфы умеют разговаривать с душами растений. Если можно всего лишь попросить дерево стать широкой и тонкой частью стены, зачем рубить его и распиливать на доски? Срубленное дерево живёт меньше, чем живое, и несёт в себе боль смерти, потому что умирает с того самого момента, как лишается корней. В чём-то эта особенность присуща всем живым существам: теряя дом и родных, они очень нескоро учатся находить другие причины оставаться в живых.