Александр Лидин - Операция "Изольда" Страница 30

Однако я сделал вид, что не заметил замечания штурмбанфюрера и продолжал:

— Ни шогготы, ни Слуги Ктулху подобного сотворить не могут, по крайней мере, я об их подобных способностях ничего не слышал… Но продолжим. Далее был вскрыт второй ящик — в нем лежал, судя по описанию, Слуга Ктулху. Василий убил его. А в третьем… — тут мне в голову пришла одна идея, и я снова повернулся к Василию. — О чем ты думал, прежде чем вскрыть третий ящик?

— Я… — Василий замялся, задумался. — Я убил Слугу Ктулху, а потом… потом подумал, что вы в плену у этих тварей…

— То есть ты подумал о Катерине?

— Ну, и о Катерине…

— Все ясно, — повернулся я к штурмбанфюреру. — Эта тварь может читать мысленные образы и принимать облик… — Тут я запнулся и вновь обратился к своему ученику.

— Еще раз подробно опиши, что случилось после того, как ты открыл третий ящик.

Василий снова повторил свой рассказ.

Ладно, пусть даже шогготу удалось принять человеческий облик, пусть даже он загрыз красноармейца, но… он остался в ящике, а красноармеец, превратившись черт знает в кого, бежал, и теперь… Если Василий и в самом деле не ошибся, и обитатель первого ящика покинул подвал много раньше… перед нами был красноармеец. Вот только каким образом ему удалось принять облик знаменитого борца, а теперь, после того, как на него обрушилось заклятие, истинный облик — он превратился… в аморфную массу (изначального шоггота). Да и запах… запах соответствовал. Но раньше запаха-то не было. Однако внешне очень напоминало Плевки Коатликуэ — истинных шогготов, которых я встречал в далекой Мексике…

— Так вы говорили… — отвлек меня от размышлений штурмбанфюрер.

— Не уверен, что правильно все понял… — протянул я. — Тут надо разобраться. Часть фактов не укладывается в привычную мне схему. Тем не менее, я этого демона запакую, ну, а там посмотрим… Быть может, в архиве Троицкого мы обнаружим ответ. К тому же, я уверен, что одна из опасных тварей бродит на свободе, вот только где она…

Глава 5

Большая охота

Ельск. Август 1941

А перед нами все цветет,

За нами все горит.

Не надо думать — с нами тот,

Кто все за нас решит.

Веселые — не хмурые —

Вернемся по домам, —

Невесты белокурые

Наградой будут нам!

Заехав под транспарант «Колхоз им. Первой пятилетки», бронемашина затормозила, и эсэсовцы посыпались из кузова, словно горошины из стручка. Все, как на подбор, здоровые, высокие, мускулистые, с закатанными по локоть рукавами. Василий вылез из легкового автомобиля и на мгновение замер, залюбовавшись. «Эх, если бы это были наши, а не фрицы, — подумал он. — Да с такой командой он бы прикрутил всех дикарей Гоцлара. Вот только получалось так, что парни эти воевали на другой стороне… Правда, сейчас, сейчас они вместе… пока вместе». При мысли о том, что вынужден действовать заодно с захватчиками, Василий поежился. И несмотря на то, что сейчас враг у них был общий, оперуполномоченный считал себя отчасти предателем. К тому же приказ он не выполнил: часть архива Троицкого все же попала в руки фашистов. И хотя Григорий Арсеньевич утверждал, что страшного в этом ничего нет, Василий чувствовал себя не в своей тарелке. Да и форма, которая сейчас была на нем, — полевая форма рядового СС — сердце не грела.

— Так, чего встал? — Григорий Арсеньевич явно был не в духе. — Возьми человек пять и на холм, что справа.

Отогнав печальные мысли, Василий огляделся. Справа и слева от дороги поднимались холмы. Слева крутой, справа пологий. Несмотря на начало осени, вокруг зеленела трава, палило солнце, и деревья шелестели зеленой листвой.

— Давай, давай… Там на холме должны быть живые, — а потом Григорий Арсеньевич прокричал что-то немцам. Те разделились. Пятеро из них цепочкой начали подниматься на крутой холм. Остальные выстроились вдоль бронемашины, ожидая дальнейших распоряжений барона.

Василий не стал ждать, чем дело кончится. Вынув из кобуры свой любимый маузер, он не спеша направился следом за фрицами, пытаясь разогнать печальные мысли. Сейчас не время было предаваться самобичеванию…

Несколько десятков шагов, и они остановились на вершине холма у ветхого, почерневшего и покосившегося от времени забора. За забором сарай и дом — древнее сооружение, наверняка построенное еще в позапрошлом веке.

Василий махнул эсэсовцам, мол, двое справа, двое слева, один с ним. При этом он очень надеялся, что Григорий Арсеньевич в достаточной мере объяснил солдатам, с Чем им предстоит столкнуться. Зомби, как минимум, ну, естественно, тот, кто их плодит. Он был главной целью охоты.

Осторожно войдя во двор, Василий направился прямо к дому. Дверь оказалась закрыта. Маленькие окна с выбитыми стеклами забаррикадированы изнутри. Несколько секунд выждав, Василий осторожно постучал в дверь.

— Хозяева, открывайте!

В ответ раздалась немецкая речь, потом что-то загрохотало и кто-то хриплым, сдавленным голосом поинтересовался.

— Чего тебе?

— Да так, пришли вас проведать.

— А кто сам будешь…

— Вот так я и стал двери докладывать. Ты, давай, открывай, а там и побеседуем.

— Ишь, чего захотел? А может, ты из этих тварей кусучих.

— Ты давай, открывай! Меньше звездеть будешь, дольше жить станешь.

Тут подошедший немец что-то крикнул.

Из дома ему ответили по-немецки, а Василий про себя выругался. Ну почему он так и не выучил вражеский язык. Однако просить перевести было не у кого.

— Ладно, не дури, открывай!

За дверью послышался грохот, потом шорох и скрип, словно волочили по полу что-то тяжелое. Наконец, дверь приоткрылась.

— Ты, мил человек, не серчай, а чуть правее стань, шобы рассмотреть, кто ты есть на самом деле.

— Открывай, дед!

Дверь распахнулась. На пороге стоял высокий, тощий небритый старик в исподнем. На голове у него была низко надвинутая кепка, видавшая виды, а в руках большой топор-колун. За его спиной, в дальнем углу темных сеней жались два немца-солдатика. Они сидели, вжавшись спинами в бревенчатую стену и выставив перед собой винтовки, словно надеясь, что те защитят их от незваных гостей.

Дед внимательно осмотрел Василия с головы до ног, а потом кивнул в сторону солдат.

— А ты, смотрю, из ихних будешь?

— Не-а… — протянул Василий.

— Тогда полицай?

Василий снова покачал головой.

— Тебе, дед, не догадаться. Но подскажу: я твоя единственная надежда на спасение… Ну, пойдем в дом, расскажешь, что тут у вас случилось-приключилось.