Вальтер Моэрс - 13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь Страница 30

Перемены. Не знаю, что именно, но что-то переменилось в лекциях профессора, мне стало трудно их воспринимать. Темы, казалось, не стали сложнее, да и Филинчик, как всегда, был на высоте, и все же я перестал усваивать материал. Урок заканчивался, и я уже не помнил, о чем шла речь.

Все чаще и чаще я с ужасом замечал во время урока, что не слушаю, а думаю о своем. Иногда я еще ловил на себе пристальный взгляд профессора и готов был провалиться сквозь землю от чувства жгучего стыда. Я будто с каждым уроком становился глупее, хотя в свободное время легко решал в уме дифференциальные уравнения.

Грот и Цилле. Скоро в Ночной школе появились еще два новых ученика, два хмурых и неприветливых типа по имени Грот и Цилле.

Грот был последним представителем редкого вида свиноварваров, что говорило уже само за себя. Фигурой он походил на откормленную гориллу, а манерами доводил окружающих чуть не до слез. Разговаривая, он постоянно тыкал собеседника кулаком в грудь или наступал ему на ноги своей тяжелой мозолистой лапой. У Грота были короткие жирные волосы, неприятный запах изо рта и уже вполне заметная бородка, хотя ему едва исполнилось восемь. При этом он страшно ругался, поминая в своих выражениях всех известных богов, гоблинов, великанов и других мистических существ, например: «Донар вас всех побери!» или «Ядрёна Горгона!». Вечерами, когда все ложились спать, он бессовестно портил воздух, чем страшно гордился и изводил всех остальных. «Внимание, внимание, — оповещал он о приближающемся выходе слезоточивых газов, — залп!» Мы накрывались с головой одеялами и, затаив дыхание, ждали, пока развеется ядовитый туман. Увещевать и взывать к порядку было бесполезно, ведь, с тех пор как ушла Фреда, во всей Ночной школе не было равных Гроту по силе.

Цилле был клопидом, последним из семейства низкорослых циклопов. Клопиды — это выродившаяся ветвь на генеалогическом древе циклопов, поэтому они не отличаются ни особой силой, ни гигантским ростом, которые присущи остальным их сородичам, зато все они очень противные, вредные, мелочные, злопамятные, трусливые, ленивые, жадные, лживые и несговорчивые. К тому же Цилле, как и большинство циклопов, был близорук и имел раздражающую привычку назойливо пялиться на собеседника своим единственным глазом, поэтому с ним никто не хотел разговаривать.

Удивительно, как в таком маленьком существе вмещалось столько пороков. Последнее слово всегда непременно должно было оставаться за ним, даже когда ему совершенно нечего было сказать, ведь умом Цилле не сильно отличался от Грота. Этот коротышка циклоп специально провоцировал всех на споры, чтобы потом спрятаться за спину сильного и подзуживать его на выяснение отношений с помощью кулаков. Одним словом, Грот и Цилле нашли друг друга, как хороший кулак дурной глаз.

Прощание с другом. Когда пришло время расставания с Квертом, почва окончательно ушла у меня из-под ног. С этого момента я чувствовал себя чужим среди чужаков.

— Прощай, — сказал Кверт напоследок тихим голосом. — Не думаю, что увидимся снова. Я собираюсь прыгнуть в первую же пространственную дыру, которая попадется мне на пути. Шансы встретиться снова — один к четыремстам шестидесяти миллиардам!

— Один к четыремстам шестидесяти трем миллиардам, — поправил я его спустя некоторое время, выполнив в уме необходимые математические вычисления. И правда, почти никаких: вероятность пятнадцать тысяч раз подряд угадать в лото шесть правильных номеров и то выше.

Мы молча пожали друг другу руки, и Кверт вслед за Филинчиком двинулся к выходу.

Теперь пребывание в Ночной школе превратилось для меня в сплошную муку. Занятия больше не доставляли никакой радости, я скучал, мне было все равно, что профессор рассказывает о структуре снежного кристалла, о выращивании араукарий или о правильном положении кисти при написании натифтофских иероглифов, его знания отскакивали от меня почище гороха от стенки. В конце концов дошло до того, что я вообще перестал понимать его лекции, порой мне даже казалось, будто он читает их на каком-то неизвестном мне языке.

Еще один философский диспут. Еще невыносимее было свободное время в компании одноклассников. Их знания пока еще находились на самом низком уровне. Они только еще начинали производить в уме простейшие арифметические вычисления и спорили о правилах употребления прописных букв после знаков препинания, в то время как я размышлял над сложнейшими проблемами из области астрофизики. Как-то вечером между мной и Гротом завязался спор о построении универсума. Примитивность его рассуждений чуть не вывела меня из себя.

— Мир — это булочка, которая плавает в ведре с водой, — уверенно заявил он.

— И на чем же стоит это ведро? — ехидно поинтересовался я.

— Известно на чем, на спине гигантской тетки, которая моет универсум, — ничуть не смутился он.

— А на чем стоит универсум, который моет эта тетка?

— Универсум не стоит, он лежит, потому что он плоский, как кусок колбасы, — вмешался Цилле.

— Хорошо, скажи тогда, на чем лежит эта колбаса? — презрительно фыркнул я.

— Естественно, на булочке, — ответил Грот.

Что тут скажешь: варвар, он и есть варвар.

Чтобы как-то отвлечься от выходок Грота, нытья Миролюба и хвастовства Цилле, я взял за обыкновение размышлять перед сном над проблемами, которые не успел в свое время обсудить с моими друзьями. Как-то раз ночью мне не давала покоя одна из таких проблем, а именно: я больше Цилле, значит, я большой, но, с другой стороны, я меньше Грота, тогда получается, что я маленький, — как одно и то же существо может быть большим и маленьким одновременно? Обдумывая это, я слонялся по пустым коридорам Ночной школы и, случайно забредя в тупичок, где хранились запасы сардин, подошел к двери лаборатории Филинчика.

Лаборатория. Дикий треск достиг моего слуха даже сквозь толстую дверь лаборатории. Профессор, как всегда, когда он ломал голову над какой-то серьезной задачей, издавал звуки, похожие на треск раскалываемой скорлупы грецкого ореха. Эти звуки производили его мозги, что меня восхищало и наполняло благоговейным ужасом одновременно. Я уже собирался было тихонько, на цыпочках прокрасться мимо, как четкое и громкое «заходи!» заставило меня застыть на месте с поднятой ногой.

Никому прежде не позволялось проникать в таинственные владения Филинчика. Я замер в нерешительности — а вдруг мне только послышалось, — но тут из-за дверей снова раздался голос профессора: