Маргит Сандему - Следы сатаны Страница 31

Наконец Доминик поднял голову:

— Тогда тебе надо взять имя. Окрестится и…

Виллему накрыла его ладонь своей:

— Его неразумно пускать в церковь.

— В этом ты права. Хорошо. Как ты хочешь, чтобы мы тебя звали?

— Уф, мне все равно. Чудовище тоже подходит.

— О нет, — решительно возразила Виллему. — Я отказываются звать тебя Чудовищем. Ты нашего рода, хоть мы никак не возьмем в толк, откуда ты взялся. Вообще-то, именно тебя должны были назвать Тенгелем. Но Тенгелем мы уже окрестили нашего сына. Тебе надо подобрать имя из нашего рода. Если хочешь стать человеком, начинать надо именно с этого. Как тебе понравится имя Ливур? Или Лив? Старые имена Телемарка[5].

— Бабское имя? Нет, спасибо.

— Это только начало. А как тебе Гримм?

— Нет, не надо обращать внимание на других, если они чем-то заняты.

— Может, Ульв?

Похоже, имя ему понравилось.

— Ульв и Альв. Нет, не очень хорошо. Мы можем остановиться на Ульве. Так, а что вы предлагаете?

— Ульвхедин? — предложила Виллему. — Имя и старое, и современное.

— Итак, что ты выбираешь?

Губы монстра не шевельнулись. Но всем было ясно, он хочет попробовать произнести его.

Он переводил взгляд с одного на другого. Доминику было очень удобно следить за ним. Элиса же полностью его игнорировала!

Виллему чудовище ненавидела так, как горько ненавидит победителей проигравший. Никлас должен быть уважать волю монстра. После ночного бдения решать должен был он сам. Но тот, видимо, испытывал к Никласу особые чувства, а на Доминика он смотрел подозрительно. Он не знал, к какой группе отнести Доминика, и колебания читались на его лице.

А Доминик чувствовал, что если монстр решит, кого убить, он будет первым.

Монстр задумался, выбирая себе имя. Коротко кивнул.

— Вот и хорошо, — сказал Никлас. — Теперь тебя будут звать Ульвхедин.

— Ульвхедин звучит как-то очень драматично, — вмешалась Виллему. — Пахнет горькой травой, пустынной местностью и язычеством. Подходит как нельзя лучше.

Монстр приподнял верхнюю губу и зашипел на нее, оглядывая своими желто-зелеными глазищами. Он сидел на траве, обняв колени руками.

Доминик поднялся, делая знак монстру сидеть:

— Я здесь самый старший и самого высокого ранга. Так что я и окрещу тебя.

Вынув меч, положил его на плечо «пленника».

— Теперь тебя будут звать Ульвхедин из рода Людей Льда. Больше никто не назовет тебя чудовищем.

Он не стал добавлять «Именем Отца и Святого Духа…» Эти слова как-то не звучали. Он также не посмел принести воды и окропить им голову монстра. Все это могло вызвать ненужный гнев.

Виллему и Элиса были полностью поглощены церемонией, хоть она была совершена не по правилам. Они боялись вздохнуть. Были счастливы.

Никто не знал, что думает крещеный обо всем этом. Именно в этот момент они услышали звук множества копыт со стороны Нурефьелль.

— Опять капитан Несносный со своими кнехтами, Доминик. Нам некогда выяснять с ним отношения.

— Они, верно, сдались, — сказал Никлас.

— Возможно. У нас нет времени выяснять. На коней!

И тут случилась катастрофа.

Никлас помог Элисе взобраться на лошадь. Потом он прикрутил свой бесценный сундучок к крупу лошади — так, как делал всегда. Вскочил на лошадь, думая, что Доминик доделает необходимое. И поскакал вперед. Он всегда ехал впереди.

Прикручивая сундучок, он поспешил. И сундучок упал. Никлас ничего не почувствовал. Зато увидел Ульвхедин.

Элиса никак не могла прикрутить свои пожитки, и Виллему допустила фатальную ошибку. Не думая ни о чем, она вскочила на свою лошадь. Женщина привыкла ездить одна. Доминик тоже ничего не заметил и поскакал за женой.

Осталась одна Элиса. Гость должен был сесть на ее лошадь. Чудовище — или как его теперь звали — Ульвхедин — вскочил на круп лошади сзади нее, и они понеслись.

— Нет, господин Чудовище, не этой дорогой!

— Это тебя не касается!

И вдруг оказалось, что он может управлять лошадью без проблем. И ехал он за всеми совсем по другой причине.

Погнав лошадь в лес, он скоро исчез из виду.

Ошибка была замечена почти сразу же, но за этот короткий промежуток времени лошади ускакали довольно далеко.

— Никлас! Подожди! — закричал Доминик. Никлас повернул лошадь:

— Боже мой, что вы наделали? — воскликнул он, увидев, что Доминик и Виллему сидят каждый на своей лошади.

— Мы все торопились. Надо срочно вернуться назад, к остальным.

— Скорее в лес, быстрее! — закричала Виллему. — Кнехты приближаются.

И они поскакали назад, пробираясь меж елей.

Кнехты гурьбой промчались мимо, словно привидения. Скоро затих топот их копыт.

— Тут никого нет, — удивленно воскликнул Никлас.

— Они, должно быть, спрятались. Вперед! — скомандовал Доминик.

Никлас не смог сдержать крик:

— Сундук! Его нет. Пропал! Я, должно быть, потерял его!

Они вернулись к реке.

Пусто. Не было сундучка и там, где они только что сидели.

— Элиса! — кричала Виллему. — Мы здесь!

— Элиса! — вторили ей мужчины.

Лес стоял темный и молчаливый.

Они переглянулись в полном отчаянии.

Они потеряли свое сокровище. Потеряли сундучок со всеми лекарствами. Но худшее из всего, что могло случиться, случилось: они потеряли маленькую, доверчивую Элису!

10

Ветки сосен били Элису по нежному личику. Они ехали по направлению к Драмсэльва. Позади нее сидел полузверь-получеловек и правил лошадью. Она была занята главным образом тем, чтобы удержаться на лошади.

Хоть Элиса воспитывалась в Линде-аллее, она не обладала той проницательностью и способностью мыслить самостоятельно, что было характерно для Людей Льда. Элиса думала и чувствовала сердцем.

Ситуацию, в которой очутилась, она не могла осмыслить полностью. Теперь она разрывалась между преданностью Людям Льда и внезапно возникшей привязанностью к человеку противоположного пола. В отчаянии она безуспешно пыталась связать оба эти чувства воедино.

Ей было так хорошо с ним, когда он лежал без чувств тогда, в горах. Для нее была привлекательной каждая черточка его лица. Элиса пыталась понять и простить грубость его манер. У него была тяжелая жизнь. Таким он родился. Ему никто не помогал.

Чувство симпатии к чудовищу должно было выдержать тяжелые испытания!

Иногда он просто пугал ее своими огромными размерами, неотесанностью и желтыми, коварными глазами, в которых отражалось то равнодушие, то презрение. И в то же время в ней пробуждались нежные чувства, любовь, желание помочь. Все же страх преобладал. Страх — и в то же время неосознанное желание увидеть его улыбку, обращенную к ней. Мечта, далекая от действительности…