Марина Дяченко - Авантюрист Страница 31

— Именем города, вы арестованы!

Из тёмного угла глянул стеклянный, бессмысленный, висящий на верёвочке глаз. Только спустя мгновение я понял, что это всего лишь стекляшка на шее предводителя; в ту же секунду из темноты вырвалось, поймав на грань отблеск фонаря, предназначенное пришельцу стальное жало.

Глухой удар.

Я увидел трёхгранный тяжёлый кинжал, торчащий из расщеплённого весла. А за костяной рукояткой, за вскинутым тёмным древком — знакомое лицо, всё ещё красивое лицо, белое лицо Эгерта Солля.

— Ща посмотрим, — сообщил из тёмного угла невнятный, будто набитый волосами рот.

Мне мучительно трудно было удержаться на ногах. Танталь билась в объятиях озверелого головореза, тот самого, который недавно получил по лицу башмаком. Это зрелище не прибавило мне сил, но хотя бы подстрекнуло к действию.

Я страшно долго поднимал кинжал.

Комедиантки, даже бывшие, умеют сражаться за свою жизнь. Танталь успела вырвать шпильку из волос. Эге, да громиле придётся одолжить стеклянный глаз у своего капитана…

Молодчику повезло. Танталь промахнулась, проткнула нападавшему щёку; молодчик взвыл, Танталь ухитрилась вырваться, преследователь настиг её, прижал к борту…

Мои руки не столь длинны, чтобы тянуться через всю палубу. Лети…

Молодчик захрипел, схватившись за плечо; мой славный кинжал торчал теперь из прорехи в его полотняной куртке. Танталь выскользнула из ослабевших рук и канула в темноту.

— Ни с места! Городская стража!

Топот множества ног по старенькой пристани. Блеск касок, кое-где посверкивают кирасы. Здрасьте, очень вовремя…

На палубу лёг длинный луч света. Это Танталь распахнула дверцу, ведущую внутрь надстройки…

Вокруг меня что-то происходило. Кого-то хватали, кто-то сам прыгал за борт; как приятно, когда о тебе все разом забывают…

Волоча ноги, я проковылял к приоткрытой двери и через плечо Танталь заглянул внутрь.

Сено. Старое, свалявшееся, потерявшее запах и цвет, подтопленное прибывающей водой. Гамаки под потолком. В одном из гамаков сладко спит девчонка — лет семнадцати, беленькая, без юбки, в рубахе до колен, с тонкими расцарапанными ногами.

Я перевёл взгляд.

В углу, на тряпках, хихикает ещё одна. Постарше, в шёлковом платьице профессиональной шлюхи, со знаком профессии, вытатуированном между большим и указательным пальцами левой руки.

Я видел, как содрогнулась Танталь.

У самой стены лежала, запрокинув голову на мокром сене, наследница Соллей Алана. Вероятно, эта синева на её лице заставила Танталь кинуться, спотыкаясь, схватить руку в поисках пульса, склониться над неподвижным страдальческим лицом…

А что до меня — я и от дверей видел, что девочка Алана попросту мертвецки пьяна.

Нынешний начальник стражи трепетал перед Эгертом Соллем. Нынешний начальник когда-то имел честь служить под его руководством и не с чужих слов знал, почему городская молва величает господина Солля не иначе как героем. Нынешний начальник стражи строго-настрого запретил писцу даже упоминать в протоколах имя юной Аланы.

Половину прибывших на лодке чужаков препроводили в городскую тюрьму, другую половину — в тюремный же госпиталь; господин Ретанаар Рекотарс, придерживая окровавленный бинт на плече, дал показания о том, что был привлечён к пристани криком о помощи, каковой крик издавался голосом юной девушки; на лодке чужаков найдены были люди и предметы, неопровержимо уличавшие в тяжком преступлении — торговле людьми, а именно женщинами, а именно в портовых борделях. Полковник Эгерт Солль, не дрогнув лицом, подписал протокол как свидетель; госпожа Танталь, потирая пострадавшую шею, дала показания тоже, после чего начальник стражи с поклоном поблагодарил господ за оказанную помощь и разрешил идти на все четыре стороны.

Некоторое время все трое стояли на тёмной улице. До рассвета оставался час, от силы полтора, но затянутое тучами небо не давало надежды увидеть солнце. Скорее будет дождь.

— Вы не отказались от своих намерений, господин Рекотарс? — со странным смешком спросила Танталь.

— Я склонен расценивать случившееся как несчастье, — еле слышно пробормотал тот. — Именно как несчастье, а не как… скажем так…

— А не как позор, — ровно закончил Эгерт. — И напрасно. Потому что это именно позор… И я не уверен, что завтра, придя в себя, моя дочь не проделает чего-нибудь подобного. Если поросёнок ищет грязь — что же, легче высушить все лужи города?!

— Эгерт, — сказала Танталь тихо и укоризненно.

— Болит шея?

— Нет. — Танталь поспешно опустила руки.

— Мы так и будем стоять посреди улицы? — Эгерт Солль усмехнулся. — Господин Рекотарс, может быть, вы согласитесь простить нанесённое вам оскорбление и посетить нас в нашем доме?

— Недоразумение давно заглажено, — кивнул Рекотарс.

И, кивнув, на секунду потерял равновесие.

Алана спала под присмотром няньки. Старушка дремала в кресле, время от времени вздыхая так, что колебался огонёк свечи; господин Ретанаар Рекотарс стоял посреди гостиной, внимательно разглядывая песочные часы. Танталь давно заметила, что к этим часам у господина Ретанаара была несколько болезненная тяга. Будто бы они завораживали его круговоротом песчинок.

Господин Рекотарс был весь в бинтах. Подраненное «кошкой» плечо, бок, по которому скользнул чей-то кинжал, многочисленные раны и царапины; куртка, заштопанная умелой горничной, нуждалась в стирке. Визитёр, ранее блестящий, теперь еле держался на ногах, и, как ни странно, в таком виде он нравился Танталь куда больше.

Драка на палубе приходила в несоответствие с его позёрством и лицедейством. Собственно, даже глупостью выходка Рекотарса не была — задержав отплытие лодки, он сделал то единственное, что могло спасти Алану. Потому что перехватить судёнышко, идущее по ночной реке, конечно же, можно, но только контрабандисты любят в таких случаях топить запретный груз… В том числе живой…

Танталь передёрнуло.

Там, на проклятой палубе, красавец Ретано не позёрствовал и не врал. Он совершенно сознательно рисковал жизнью за жизнь и свободу чужой ему в общем-то девушки; в том, что Ретано любит Алану, у Танталь по-прежнему возникали сильные сомнения.

Она хотела сказать ему, что он благородный человек. Но вовремя придержала язык: для него это прозвучит оскорблением. Он ощущает своё благородство чем-то вроде кожи, естественным и неотделимым от тела. «Вы благородный». — «А вы сомневались?!»

Но Эгерт, Эгерт-то каков!.. Танталь сумрачно улыбнулась, вспомнив разворачивающееся над палубой весло. Вздрогнула и похолодела, вспомнив трёхгранный кинжал, вонзившийся в тонкое дерево…