Глен Кук - Черный отряд. Тени сгущаются Страница 31

— Где вы раздобыли стол? — спросил я. Гоблин пискнул и рассмеялся. — Но сейчас-то вы мне можете сказать? — прорычал я.

— Ладно, ладно, — смилостивился Одноглазый, гнусно хихикая. — Мы его сделали.

— Для чего?

— Чтобы положить на него камень.

— Вы мне так ничего и не объяснили.

— Терпение, Костоправ. Всему свое время.

Вот скотина.

Площадь, куда мы прибыли, выглядела странновато — ее окутывал туман, хотя нигде в городе тумана не было.

Одноглазый остановил фургон в центре площади.

— Выволакивайте стол, парни.

— Выволакивайся сам, симулянт! — пискнул Гоблин. — Думаешь, тебе удастся посачковать, пока мы надрываем пупки?

— Он обратился за поддержкой к Ильмо: — У этого паршивого инвалида вечно наготове какая-нибудь отмазка.

— Он прав, Одноглазый, — заметил Ильмо. Одноглазый принялся возмущаться. Ильмо не выдержал и рявкнул: — А ну, стаскивай свою задницу и ползи сюда!

Одноглазый метнул в Гоблина убийственный взгляд:

— В один прекрасный день я тебя прихлопну, огрызок. Наложу на тебя проклятие импотенции. Как тебе такое понравится?

Его слова не произвели на Гоблина впечатления:

— Я бы давно наложил на тебя проклятие тупости, если бы мог усилить то, над чем уже постаралась природа.

— Выгружайте же наконец проклятый стол! — гаркнул Ильмо.

— Нервничаешь? — спросил я. Перепалки колдунов никогда его не раздражали. Он, как и все, считал их развлечением.

— Да. Залезайте с Вороном в фургон и выталкивайте стол.

Стол оказался тяжелее, чем выглядел. Мы смогли вытащить его из фургона лишь совместными усилиями. Притворное кряхтение и ругань Одноглазому не помогли. Я спросил его, как они ухитрились запихать стол в фургон.

— Мы его в фургоне и сделали, болван, — ответил он и принялся покрикивать, требуя переместить стол то на полдюйма в одну сторону, то на полдюйма в другую.

— Оставьте его там, где стоит, — сказал Душелов. — У нас нет времени на ерунду. — Его раздражение оказало должный эффект: Гоблин и Одноглазый тут же перестали грызться.

Мы уложили камень на стол. Я отошел в сторонку, вытирая с лица пот. Вся моя одежда пропотела насквозь — и это в разгар зимы. Сам камень излучал тепло.

— Мешки, — бросил Душелов. Слово было произнесено голосом женщины, с которой я был бы не прочь познакомиться.

Я подхватил один из мешков и закряхтел от натуги — он оказался тяжел. Я свалил его в кучу остальных мешков под столом. Там уже лежало целое состояние. Никогда в жизни не видел столько сокровищ разом.

— Разрежьте мешки, — приказал Душелов. — Скорее!

Ворон полоснул по ним ножом. На булыжники посыпались сокровища. Мы уставились на них, борясь со вспыхнувшей в душе жадностью.

Душелов схватил Гоблина за плечо, взял за руку Одноглазого. Оба колдуна словно съежились. Троица встала лицом к столу с камнем.

— Отгоните фургон, — велел Душелов.

Мне так до сих пор не и удалось прочесть вечную надпись, высеченную на камне. Я быстро приблизился к столу и прочел:

«ПУСТЬ ТОТ, КТО ПОЖЕЛАЕТ НАЗВАТЬ

ЭТО БОГАТСТВО СВОИМ, ПОЛОЖИТ ГОЛОВУ ПРЕЗРЕННОГО

ЗАГРЕБУЩЕГО НА ЭТОТ КАМЕННЫЙ ТРОН».

Ага. Ясно сказано. Откровенно. Просто. Как раз в нашем стиле. Ха.

Я шагнул назад, пытаясь оценить, сколько своих кровных вложил в эту операцию Душелов. В груде серебра я заметил золотые блестки. Один из мешков извергал необработанные драгоценные камни.

— Волосы, — потребовал Душелов. Одноглазый вытащил прядку волос. Душелов припечатал их пальцем к стенке углубления в каменном блоке (как раз размером с голову), потом шагнул назад и взял за руки Гоблина и Одноглазого.

Они начали колдовать.

Сокровища, стол и камень стали испускать золотистое сияние.

Можно считать, что наш архивраг уже покойник. Половина мира попытается овладеть такой добычей. Слишком уж она велика, чтобы противиться искушению. Его предадут свои же.

Впрочем, я увидел, что у него есть слабенький, но все же шанс выкрутиться: Загребущий может украсть сокровище сам. Но ему придется попыхтеть. Никто из пророков мятежников не в состоянии преодолеть магию одного из Взятых.

Колдуны завершили работу.

— Пусть кто-нибудь испытает защиту, — велел Одноглазый.

Ворон кольнул кинжалом ножку стола. Раздался треск. Ворон выругался и, нахмурившись, уставился на лезвие кинжала. Ильмо сделал выпад мечом. Трах! Кончик его лезвия раскалился добела.

— Превосходно, — произнес Душелов. — Увозите фургон.

Ильмо поручил это одному из солдат. А мы, оставшиеся на площади, перебрались в снятую Одноглазым комнату.

Поначалу мы столпились у окна, желая увидеть продолжение, но энтузиазм быстро испарился.

Розы лишь на рассвете узнали о судьбе, которую мы уготовили Загребущему. Осторожные, но предприимчивые личности изобретали сотни способов добраться до денег. Прочий люд являлся на площадь просто поглазеть. Некая группа хитрецов принялась расковыривать мостовую, намереваясь сделать подкоп. Их прогнала полиция.

Душелов поставил у окна стул и ни на шаг не отходил от своего наблюдательного пункта. Как-то он сказал мне:

— Придется улучшить охранные чары. Я не предвидел подобной изобретательности.

Удивляясь собственной наглости, я спросил:

— Как выглядит Госпожа? — Я только что дописал очередную порцию своих фантазий.

Душелов медленно обернулся, быстро взглянул на меня:

— Как тот, кто способен прокусить сталь. — Его голос был женским и каким-то мурлыкающим. Странный ответ. — Надо помешать им пользоваться инструментами, — добавил он.

Вот вам и отчет очевидца. Тоже мне, раскатал губу… Мы, смертные, для Взятых всего лишь предметы. Наше любопытство им абсолютно безразлично. И я укрылся в своем тайном королевстве, населенном воображаемыми Госпожами.

Ночью Душелов модифицировал охранные заклинания. Наутро на площади лежали трупы.

На третью ночь меня разбудил Одноглазый:

— У нас посетитель.

— Что?

— Он голову принес. — Одноглазый так и сиял.

Спотыкаясь спросонья, я подошел к окну. Возле него уже торчали Гоблин и Ворон. Мы скучковались сбоку — никто не желал находиться рядом с Душеловом.

По площади крался мужчина. В его левой руке болталась отрубленная голова, которую он держал за волосы.

— А я все гадал, как долго нам придется ждать начала, — произнес я.

— Тихо! — прошипел Душелов. — Он там.

— Кто?

Душелов оказался терпелив. Поразительно терпелив. Другой Взятый мне бы попросту врезал.