Анатолий Дроздов - Золотые апостолы Страница 31

Лицо Виталика сияло: сейчас он был Эркюлем Пуаро, просвещающим глупую публику насчет хитроумного преступления. И возразить было нечего: следователь прокуратуры, читающий книги о внутреннем устройстве сект и о древних еретниках, имел на это право.

Повинуясь чувству, я взял со стола челюсть (Рита брезгливо сморщилась). Это была пластмасса, но твердая — ее явно сделали в зуботехнической лаборатории.

— Представляете, — продолжал торжествовать Виталик, — по ночному монастырю бродит эта бледная тварь, скрежещет зубами, рычит — тут и нормальный человек испугается. А в кельях — запуганные девушки… Я думаю, дело было так. Кнуров во время своего обычного ночного обхода монастыря, обляпав себя для пущего страха кетчупом или томатным соусом, заметил Татьяну Сергеевну и Риту, погнался за ними. Когда Татьяна Сергеевна потеряла сознание от ужаса, настал черед Риты. Но в башне он натолкнулся на человека, — Виталик глянул на меня, — который врезал ему по лбу шваброй…

— А кто убил Татьяну Сергеевну? — тихим голосом спросила Рита. — Он?

Виталик сник.

— Нет.

Он забрал у меня вставную челюсть.

— Этой пластмассой невозможно нанести такую рану. Есть предварительное заключение судебно-медицинской экспертизы: это вообще был не человек. Строение челюстей человека не позволяет располосовать горло жертвы до позвонков. Я не знаю, кто это был. Но обязательно узнаю! — сердито сказал он, сжав кулаки.

Вспомнив его давний вопрос, я рассказал ему о собаке во дворе монастыря.

— Я специально наводил справки: в монастыре не собак. И никогда не было, — возразил он. — На ней был ошейник?

— Нет.

— Может, какая приблудная? — задумчиво сказал он. — В любом случае трудно поверить, что собаку можно научить так убивать. В кино — да, видел. Но в жизни…

Эркюль Пуаро крепко сидел в нем, и я не стал рассказывать о сцене на лугу.

— Вы, наверное, хотите узнать, каким образом в Горке оказался такой дьякон, — довольно улыбаясь, спросил нас Эркюль Пуаро. — Я наводил справки. Геннадий Кнуров мотал свой третий срок в колонии, когда туда прибыл для отбытия наказания в виде двух лет лишения свободы за совершенную растрату бывший бухгалтер колхоза «Восемнадцатый партсъезд» Константин Николаевич Жиров. Нынешний отец Константин…

5

Мы выехали, не пообедав. Только по пути заскочили в магазин, где торопливо накупили закусок. Дорога предстояла неблизкая.

Решение пришло внезапно. Виталик, вдоволь насладившись эффектом, произведенным сенсационной новостью, остальное сообщил буднично.

— Жиров и его жена из соседней области. Деревня Прилеповка…

— Прилеповка? — встрепенулся я. Рита с любопытством посмотрела на меня.

— Ну да, — пояснил Виталик. Мой интерес он понял по-своему. — Она расположена вдоль берега, как бы прилепилась к нему. Поэтому и Прилеповка. Это, кстати, недалеко отсюда: километров десять — пятнадцать. По прямой. Когда-то деревня была составе горкинского уезда, потом района. Позже передали соседям. Ездить стало неудобно: деревня за рекой, а мост развалился еще до войны. Чтобы не строить новый, изменили территориальное деление. Теперь от нас до Прилеповки — километров шестьдесят. Надо выехать на автомагистраль, потом там свернуть…

Рита взяла со стола видеокассету.

— Оставь, — попросил Виталик.

Лицо Риты отобразило сомнение.

— Не пропадет, — заторопился Виталик. — Как улику использовать ее мы не сможем — запись не процессуальная. Но нам в прокуратуру приходят анонимные письма, иногда вот приносят видеозаписи, — хитро улыбнулся он. — Которые могут стать поводом для проверки и последующего возбуждения уголовного дела. Здесь кассета целее будет.

— А если и твой шеф бывал у «монашек»? — возразила Рита. — Мы видели только одну запись. Возможно, их там много. Вдруг и твоего сняли?

— Моего? — Виталик засмеялся так, что закашлялся. — Я думал, вы в курсе. Прокурор района — женщина!..

— Откуда ты знаешь Прилеповку? — спросила Рита, когда мы садились в машину.

— Видел во сне.

Она укоризненно посмотрела на меня.

— Ей богу!

— Здесь скоро черти будут сниться, — вздохнув, согласилась Рита. — Не город, а сплошной дурдом! Поп-расстрига с судимостью, дьякон-уголовник, который прикидывается привидением, дикие обряды изгнания дьявола, в ходе которых разбивают головы… Людей по ночам загрызает насмерть какая-то зверюга… Крыша едет.

— Дуня очень не любила этого Кнура, — сказал я, чтобы отвлечь ее от тяжких мыслей.

Рита помолчала, будто решая: сказать или промолчать. Решилась.

— Два года назад он пытался ее изнасиловать. Прямо здесь, в скверике. Встретил вечером пьяный…

Я напрягся.

— Она стала кричать, поэтому ничего у него не вышло. Только одежду порвал.

— И?

— Она пошла в милицию, но там дело замяли. Сказали: раз изнасилования не произошло, свидетелей нет, то ничего доказать не удастся. Теперь ясно, почему замяли. Сволочи! — выругалась Рита. — Хочешь знать, что было потом? Дуня пожаловалась отцу Константину. Тот в ответ сказал, что она б…, и к дьяку его сама приставала… Скотина!

— Зачем же она пошла с нами в церковь? — удивился я.

— А разве не ясно? За тобой она хоть в пекло! Вот что, — повернулась Рита ко мне. — Ты поосторожнее с этой девочкой. Она к тебе неровно дышит.

— И что из того?

— Как что? Ты пойми, она — круглая сирота! Я с семи лет без матери росла, а у нее — вообще никого. Только этот дед, который в час три слова говорит… Такую обидеть — последнее дело!

— Я обидел?

— Пока нет. Но… — она помедлила. — Но, если сам не запал на нее, то не обнадеживай.

— Я обнадеживал?

— А вчера?

— Что вчера?

— Кто ее троекратно целовал? — рассердилась Рита. — Кто ей собственный крестик на шею нацепил? У нее весь вечер глазки сияли! Как же, столичный гусар — красивый, образованный, на машине. Танцует, интересно говорит, на руках носит… Такой кому хочешь голову вскружит. Что говорить про девочку из маленького городка…

— Ты же сама меня за тот крест целовала? — обиделся я. — И сережки свои подарила…

— Я могу хоть бриллианты дарить! Я — другое дело. А от тебя… Она, наверное, ночь не спала, воображая, как ты повезешь ее отсюда в столицу. Счастью навстречу.

— Не повезу.

— В том-то и дело. Знаю я вас, мужиков…

Я обиженно замолчал. Она достала сигареты, нервно прикурила. И вдруг погладила меня по руке.

— Извини! Накатило… Все не могу забыть этих девочек на видеозаписи. Они же в храм пришли, к Богу… С раскрытой душой и сердцем… А их — под этих кабанов! И в столицу — на панель! Особое послушание… Деньги на храм зарабатывать. А потом еще — плеткой! Гниды! Ну, напишу я статью, — мстительно вымолвила она. — С продолжением! Я вам устрою особое послушание… Знаешь, всякое в жизни случалось, но чтобы я кого-нибудь так ненавидела…