Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК Страница 31

  — Что же вы станете делать? — поинтересовалась Хейд.

  — Я над тобой надругаюсь, — сказал Откель.

  — Хорошее дело, — согласился Оттель.

  — Что ж, — сказала Хейд. — Чему быть, того не миновать.

   Она вошла в дом, разделась и легла на свою лежанку, прикрывшись одеялом из овечьей шерсти. Оттель стал над ней и начал ругаться. Поскольку ругался он долго, то из произнесенных им вис можно было сложить целую бранную драпу[15] . Вот лишь немногое из того, что он сказал:

              Ауд вшивой крысы,

              Биль худой коровы,

              Гна двух медных грошей,

              Диса толстых задниц,

              Идунн драной юбки,

              Липа льна гнилого,

              Нанна битых гривен,

              Нива толстых задниц,

              Ньёрун горькой браги,

              Сив прорех в накидке,

              Скади одной лыжи,

              Скёгуль толстых задниц,

              Сьёвн дырявой кровли,

              Фрейя грязных пяток,

              Фригга дохлой рыбы,

              Фулла толстых задниц,

              Хильд котла пустого,

              Хлёкк носов прыщавых,

              Хлин отвислых сисек

              И, конечно, задниц[16].

  — Ты закончил? — спросила Хейд, когда Откель остановился и перевел дух.

  — Пожалуй, — сказал Откель.

  — Неужели ты и вправду обо мне такого мнения? — поинтересовалась Хейд.

  — Вовсе нет, — сказал Откель. — Но не думала же ты, что я стану превозносить тебя за все причиненное тобой зло!

  — Так уж и зло, — сказала Хейд. — Вся Медвежья долина лежит в лежку пьяная. То же самое было бы и к вечеру, без хмельного молока. Или в домах у людей перевелась брага?

  — Такого на моем веку еще не случалось, — признал Откель. — Дело прошлое, но хмельное молоко у тебя вышло на славу, забористое.

  — Что же вам не понравилось? — спросила Хейд.

  — Молоко есть молоко, — ответил Откель, — а брага есть брага. Всякая вещь должна быть тем, что она есть.

  — С этим не поспоришь, — сказала Хейд.

  — Что-'это у тебя висит  в изголовье? — спросил Оттель. — Парсуна, изображающая Олава Святого?

  — Нет, — сказала Хейд. — Это ирландский герой Беовульф, поражающий чудовище Хрюнделя.

  — Хорошее дело, — сказал Оттель. — Ну, мы пойдем.

  — А вы не так глупы, как о вас говорят, — заметила Хейд на прощанье.

  — Конечно, — согласился Откель.

  — Вы гораздо глупее, — сказала Хейд Босоногая.

6

    Наказав таким образом Хейд Босоногую, Откель Разумник и Оттель Долдон отправились восвояси. По пути домой они завернули  к Хродкетилю по прозвищу Зеленый, сыну Бьяргмода по прозвищу Толстый.

   — Выходи, Хродкетиль! — закричал Оттель. — Пришло время тебе ответить за свои дела.

   — Погоди, — сказал Откель. — Да ведь мы здесь были сегодня.

   — Твоя правда, — сказал Оттель. — Выходит, мы уже  убили Хродкетиля?

   — Что-то не упомню, — сказал Откель.

   — Зачем же мы тогда к нему заходили? —  спросил  Оттель.

   — Так ведь мы заходили ко всем, кто живет по дороге  на Утиный утес, — ответил Откель.

   Тут открылась дверь дома, и вышла жена Хродкетиля, по имени Хульда Два Топора. Свое прозвище она получила от собственного мужа, который, прожив с нею месяц с небольшим, сказал такую вису:

              Лучше ясень брани,

              Он же Ньёрд сражений,

              Проще — пьяный берсерк

              На тропинке узкой

              С топором огромным

              В лапе своей каждой,

              Чем лоза покровов[17],

              Вроде моей Хульды.

   — Это опять вы, пьянчужки? — закричала она.

   — Замолчи, женщина, — сказал Оттель. — Лучше ответь нам, убили мы твоего мужа или еще только должны сделать это?

   — Как же я отвечу, если ты приказал мне молчать? — спросила Хульда.

   — Хорошо, — сказал Оттель. — Говори, женщина.

   — Убить-то вы его не убили, — сказала Хульда. — К чему его убивать, когда он и так на ногах не стоит? Какая польза в муже, который день-деньской лежит поперек лежанки на манер бревна, и только глазами хлопает? От бревна, пожалуй, больше было бы пользы. Бревно, коли оно сухое, годится на растопку. С другой стороны, если  бревно хорошенько пропиталось смолой, им можно подпереть стену в сарае. Из бревна, если оно окажется мягким и годным в работу, я могла бы что-нибудь себе смастерить. Взять, к примеру, один из тех топоров, которыми наградил меня муженек, и вытесать доброе корыто. Это если бревно окажется небольшим. Если же бревно будет соразмерным моему муженьку, то, пожалуй, из него вышла бы даже небольшая лодка. Села бы я в эту лодку и уплыла по Овечьей реке до самого моря, а оттуда бы с попутным ветром — до отцовского хутора. Рассказала бы родным, что за сокровище мне досталось: если не лежит бревно бревном, то шатается от двора до двора, всюду ест, пьет и жрет на дармовщину, да еще языком полощет хуже самой паршивой сороки, и диву даешься, как это никто не снес ему голову. А еще лучше, вытесала бы я из этого бревна себе доброго мужа. Такого мужа, как сама захотела бы. Поставила бы на ноги. Научила бы говорить. Хотя зачем в одном доме два языка? Нет, говорить его я бы не учила, не то все пойдет по-прежнему. Пускай бы он сидел себе в углу, молчал, да исполнял бы мужскую работу, когда женщина ему о том скажет, а не когда брага между ног зазвенит. Ради такой работы я не поленилась и взяла бы в руки оба топора, что единственно достались мне от муженька в награду за мой домашний труд и за все прожитые с ним годы. Да только топоры эти в дело негожи, как и всё, чем одарил меня муженек, да и сам он с утра негож ни в дело, ни в драку. А всего-то и выпил, что жбан свежего молока.

  — Замолчи, женщина, — сказал Оттель.

  — Теперь ты понимаешь, — спросил его Откель, — для чего нужны висы?

  — Не очень, — признался Оттель.

  — Для того, чтобы всегда можно было отличить мужчину от женщины, — сказал Откель.

  — Это и так легко, — сказал Оттель.

  — Не скажи, — возразил Откель. — В Кирьялаланде[18] довелось мне встретить бородатую женщину. В Гейланде полно мужчин, которые не прочь подставить приятелю свой тыл для известной цели.