Джонатан Кэрролл - Белые яблоки Страница 31

Изабелла, когда ей было двадцать четыре года, купила фигурку на блошином рынке в Венеции, и с тех пор лягушка неизменно путешествовала с ней по свету. Распаковывая вещи на новом месте, Изабелла непременно первым делом доставала из чемодана лягушку-балерину и демонстративно ставила ее на самом видном месте. Она судила о людях по их реакции на зеленую плясунью. Всякого, кто считал ее привязанность к фигурке пустым ребячеством, а саму кукольную лягушку безвкусной, она раз и навсегда исключала из числа своих знакомых. Тех же, кому балерина нравилась, кому она казалась забавной, трогательной, загадочной, подпускала ближе к своей душе. Она никогда не объясняла, почему так дорожит этой лягушкой, пока собеседник не высказывал своего мнения о ней.

Этрих, впервые увидев лягушку, взял ее в руки, повертел так и этак и задумчиво пробормотал:

– Вот то-то и оно.

Изабелла, заинтригованная его словами, потребовала объяснений. Этрих еще немного подержал куколку на ладони и только потом сказал:

– Эта малышка в точности как мы все. Глупые лягушата, мы нацепили воздушные пачки и пытаемся станцевать «Танец маленьких лебедей». До чего же это нелепо и трогательно. В нашей труппе тысячи таких вот танцоров. Да что там тысячи – миллионы!

Через несколько дней после того, как они впервые стали близки, Изабелла, сама себе удивляясь, подарила ему лягушку. Голос у нее слегка подрагивал от переполнявших душу противоречивых чувств:

– Хочу, чтобы она стала твоей.

Он бережно взял подарок и прижал его к сердцу:

– Этот подарок для меня куда больше значит, чем то, что мы стали любовниками. Понимаешь?

Этрих ее понял. Она без труда прочитала это по его лицу. И ужаснулась: никогда прежде присутствие рядом другого человека не наполняло ее душу такой радостью, она никогда еще не ощущала себя такой счастливой и такой уязвимой. И все это произошло так быстро.

Воспоминания вихрем кружились у нее в голове, пока она стояла у окна со стаканом виски в руке, глядя на лягушку.

Указав на нее кивком, она спросила:

– Ты ее как-нибудь назвал?

– Нет, что ты!

– Но ты ею дорожишь?

– Еще бы, она, можно сказать, мой друг. Единственное украшение всей квартиры.

Она медленно оглядела его комнату, повернув голову налево, затем направо.

– Это я заметила. Почему же твое новое жилище такое пустое, такое… скучное? При твоей-то любви к красивым вещам.

Этрих скорчил гримасу:

– Повесил было фотографию на стене, но она действовала на меня угнетающе. Физ, разве это мой дом? Я буду чувствовать себя дома только в Вене, с тобой. Вернее, так все должно было быть, пока я не умер. – Мысль об этом показалась ему забавной, и он улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься?

– Тому, что, если вдуматься, я произнес совершенную нелепость. А ведь эти слова слетели с моих губ машинально, как будто это нормально. Подумать только – пока я не умер!

Она поставила стакан на подоконник рядом с лягушкой и подошла к Этриху:

– Не знаю, что будет дальше, но сейчас я здесь. Мы снова вместе.

Он обнял ее за талию:

– И я благодарю за это Бога.

Она принялась расстегивать верхнюю пуговицу его рубашки. Поколебавшись, он поднял руку и сжал ее пальцы своими. Она ощутила тепло его ладони, он – прохладу ее кожи.

– Думаешь, Энжи не будет против? – В голосе его слышалось беспокойство.

Она благодарно улыбнулась ему. Он всегда был так заботлив!

– Это очень мило с твоей стороны, но я пока еще вполне могу этим заниматься без риска для своего здоровья, ведь я беременна всего три месяца. Это будет великолепно. У нас полно времени. – Она неторопливо расстегнула пуговицы номер два и три на его рубашке, глядя на свои ловко двигавшиеся пальцы. – Тебя надо взбодрить.

– Но…

Она нежно коснулась лбом его подбородка.

– Я имею в виду нынешнюю ночь. Мне тяжело от мысли, что ты сидишь тут в одиночестве вечер за вечером. У меня от этого мурашки по коже бегут.

– Ну, все не настолько уж плохо. – Он следил за ее пальцами, расстегнувшими последнюю из пуговиц.

– Ужасно! – Стащив с него рубашку, она положила ладони ему на плечи, слегка подтолкнув, чтобы он повернулся к ней спиной.

Он знал, что она собиралась делать. И это наполнило его душу счастьем.

Когда Этрих был ребенком, его мать часто заходила к нему в комнату по вечерам, прежде чем он ложился спать. Умывшись и почистив зубы, он снимал пижамку и ложился на кровать ничком. Она садилась рядом и медленно-медленно, нежно-нежно водила своими длинными ногтями, выкрашенными красным лаком, по его спине. Иногда они немного болтали, но чаще она проделывала это молча. Молчал и Этрих, и обоих это вполне устраивало. Минуты безмолвного единения, когда каждый думал о своем, и эти изящные маленькие пальчики, кончики длинных ногтей, мягко скользившие вверх и вниз по его коже, служили своего рода связующим звеном между ними, между их мыслями и чувствами. Нежные убаюкивающие движения маминых пальцев успокаивали и завораживали Этриха, и он погружался в сон. Став взрослым и обзаведясь собственными детьми, он часто вспоминал об этих минутах перед сном наедине с мамой и с благодарной нежностью думал, насколько бережно и осторожно, чтобы не разбудить, она надевала на него пижаму и укрывала одеялом.

Однажды Этрих рассказал об этом Изабелле. Дело было утром. Одетый в «семейные» трусы и футболку, он был в это время занят приготовлением завтрака на кухне в ее венской квартире. Ей нравилось слушать его рассказы о детстве. Стоило ему заговорить на эту тему, как она тотчас же усаживалась рядом с ним и вся обращалась в слух. Но на этот раз она подкралась к нему сзади и, пока он говорил, резко подтянула подол его футболки вверх и набросила ему на голову, как капюшон. Он замер на месте с вилкой в вытянутой руке. Его голова и все лицо были скрыты под тканью футболки.

У Изабеллы, в отличие от матери Этриха, ногти были коротко подстрижены, но этот недостаток с лихвой компенсировало необыкновенно нежное, бархатное касание подушечек ее пальцев. Начав с затылка, она медленно провела по его спине всеми десятью пальцами. От этой неожиданной дразнящей ласки по коже у него пробежали мурашки, все тело охватила нега и он почти позабыл, что стоит в подобии капюшона на голове, который скрывает от него белый свет, и держит в руках вилку, перемазанную яичным желтком, смахивая со стороны на сильно уменьшенную статую Свободы.

– Хочешь услышать продолжение моей истории? – спросил он из-под подола футболки.

– Нет. Я хочу придать ей новый смысл. Пальцы ее танцующими движениями спускались вниз по его позвоночнику. Совсем как дождь, барабанящий в оконное стекло. Через миг в том же направлении и в таком же ритме задвигался и ее язык. Этрих вздрогнул, как от удара электрическим током.