Марианна Алферова - Небесная тропа Страница 31

…Воскресать было очень тяжело. ЭРику казалось, что он лежит на дне пруда. Вода была плотной, стоячей, и солнечные лучи напрасно пытались пробиться в глубину. Легкие были наполнены водой, и потому дышать не хотелось. Но кто-то потянул его наверх. Сначала слабо, поманил, исчез. Потом рванул сильнее, настойчивее. Плотная зелень воды начала таять, внезапно пробившийся солнечный луч ударил в глаза, заискрился, ЭРик вынырнул на поверхность. Но вздохнуть не успел, тут же стал опять погружаться. Теперь темнота быстро сгущалась, пруд сделался бездонным, а вода горькой на вкус. ЭРик подумал, что будет тяжело подниматься с такой глубины, и его охватило отвращение при мысли, что опять придется всплывать.

Во второй раз ЭРик пошел наверх толчками. Движение все убыстрялось, он мчался, рассекая толщу воды, и, вылетев из зеленой влаги, шлепнулся на твердый холодный пол. Горячая вода хлынула из носа и рта, обдирая носоглотку наждачной болью. Горячая волна разлилась по застывшим членам, Эрик содрогнулся от наслаждения и ожил. Глаза его прозрели, и он увидел потолок с частым золотом звезд.

Он поднял голову и огляделся.

Рядом с ним на коленях стояла женщина. Ее ярко-рыжие волосы золотистым потоком спускались на плечи. Он не мог оторвать глаз от больших белых грудей, едва прикрытых изношенной до прозрачности кофтой. Хотелось коснуться губами розовых сосков, как будто он в самом деле только что родился и жаждал испить первой капли сладкого материнского молока. ЭРик даже подался вперед, но застонал от пронзительной боли во всем теле и бессильно откинулся назад.

– Фу, кажется, получилось! – воскликнула Анастасия. – Я уж и не надеялась! Столько времени прошло, как оживляла последнего.

Она встала и протянула Эрику руку, помогая возвращенному к жизни подняться. Это не сразу удалось: суставы окостенели и плохо гнулись. ЭРик попробовал обойти комнату. Левое колено болело нестерпимо, и все тело дергалось при ходьбе. ЭРик придирчиво осмотрел руки. Правая срослась хорошо – осталось лишь темное кольцо шрама, зато на левой пальцы двигались с трудом.

– М-да, не очень удачная работа, – заметил ЭРик. – Хорошо, хоть говорить могу.

– Не уверена, что это хорошо. Да не волнуйся ты, вскоре тело заработает, как новенькое, даже следов соединений не останется. Глянь-ка в зеркало: шрам на щеке исчез.

ЭРик провел ладонью по лицу: и правда, от пореза не осталось следа.

– Оденься! – Анастасия швырнула ему ворох одежды. – Добро пожаловать из пустого мира в мир наполненный. Я его королева!

– Надо же! Быть воскрешенным самой королевой! – ЭРик поклонился, не слишком изящно, впрочем: он никогда не умел кланяться.

– Всех своих подданных создаю сама, – заносчиво отвечала Анастасия.

– Значит, я не только избранный, но уже и подданный?

– Жизнь не только для жратвы и дерьма. Так неужели ты думаешь, что земля только для людей?!

ЭРик поднял голову и посмотрел на синий, усыпанный звездами потолок.

– Думаю, что высокое мало кого интересует. А люди сами по себе слишком слабы. Их легко запугать, а еще легче купить. В конечном счете все решает чечевичная похлебка.

– Высокое должно обладать крыльями, иначе оно кажется смешным. Новую притчу о чечевичной похлебке тебе расскажет мама Оля. Ну-ка, подними руки.

ЭРик повиновался.

– Нет, крыльев не получилось. Но ты можешь их вырастить. Рецепт у Барсика. Если, конечно, тебе хватит времени и терпения.

– Теперь я кое-что понимаю…

– Вряд ли, – покачала головой Анастасия. – Даже я пока ничего не понимаю. Одно ясно: Фарн примчался в Питер из-за тебя. По дороге он украл твой серебряный крестик и выудил из головы Арсения все, что тот знал о семье Крутицких. То есть о твоей нынешней родне. Но чем ты так круто насолил Фарну, я пока еще не уяснила. Но, ничего, разберусь! – в голосе Анастасии послышался юный задор.

ЭРик стал одеваться. Чужая одежда была ему велика: джинсы пришлось затянуть ремнем, а рукава рубашки закатать. Только кроссовки остались его собственные, снятые с обрубков, со следами плохо отмытой крови.

Внезапно ЭРик скорчился от непереносимой боли под ребрами.

– Что это? – прохрипел он, не в силах разогнуться.

– Голод, – отвечала Анастасия вновь ставшим невыразительным, будничным голосом. – Самый обычный голод. Он оттуда, из блокадной зимы.

Она протянула ЭРику ломоть хлеба, посыпанный крупной солью.

– Хлеб да соль, – сказала с улыбкой, наблюдая, как воскрешенный жует.

Боль почти сразу отпустила.

Анастасия открыла дверь в коридор и крикнула:

– Арсений, иди сюда. Подопечный ждет.

– Привет, братец! Не ожидал увидеть тебя здесь! – весело воскликнул ЭРик в то время как Арсений, войдя в комнату, посмотрел на него без тени приязни.

– Между прочим, это я притащил сюда обрубки твоего тела в мешке, – сообщил в ответ Гребнев. – Зрелище, могу тебя заверить, было не из приятных. Удивительно даже, почему меня не стошнило.

– Мне нужна страничка из дневника, – прервала Анастасия начавшуюся было перепалку. – Дай прочесть Эрику, – приказала королева Гребвневу.

– Увы, мадам, осталась только половина.

– Шуликуны? – нахмурилась Анастасия.

– Шуликуны, – подтвердил Арсений.

– Тогда иди ищи обрывки. Время у нас еще есть.

ЭРик вопросительно глянул на Анастасию:

– Мне показалось, я должен торопиться.

– Каждому действию – свое время. Только в полдень к тебе вернется аура живого человека, и ты окончательно воскреснешь. До двенадцати часов тебе нельзя встречаться с Фарном, он тебя попросту уничтожит.

– Я все понял, королева! Вы состряпали из меня зомби, чтобы я замочил этого беловолосого типа! – воскликнул ЭРик.

– Мой мальчик, ты сам выбрал этот путь, когда назвался Эриком Крутицким. Более того, ты захотел им стать. А для этого надо получить новую душу, чего нельзя сделать без умерщвления тела. Так что нечего валить на других: ты сам лично определил свою судьбу.

Глава 7

В тот вечер в «Камее» состоялась вечеринка. Все было просто, почти по-домашнему: водка, шампанское, соленья, бутерброды, плов на горячее. На сладкое смолотили огромный торт и три коробки импортного мороженого. Белкин любил такие встречи по старинке, напоминающие вечеринки в НИИ, где он когда-то работал. Только теперь пьянка устраивалась не в складчину, а на деньги хозяина. Белкин благодетельствовал и не забывал подчеркивать, что благодетельствует. Он требовал, чтобы работники считали друг друга почти что родней, а фирму – отчим домом. Отношения между начальством и подчиненными чем-то в самом деле напоминали «родственные»: отчет за каждую минуту, преданность делу и еще большая преданность хозяину. Перечливости Белкин не терпел и любое бунтарство пресекал в корне. Зато обожал лесть, нелепые комплименты проглатывал, не морщась.