Олег Авраменко - Собирающая Стихии Страница 31

Через год Александр явился только с тремя помощниками. Я понял, что увеличение числа жертв вдвое следует ожидать лишь к завозу очередной партии обновок и продовольствия. Очевидно, по замыслу Александра, я должен был испытывать угрызения совести не только за то, что живу, но и за то, что ем, пью, одеваюсь, читаю книги и смотрю фильмы. Всё, что бы я ни делал, должно было напоминать мне о людях, погибших из-за меня. И действительно – напоминало.

А в пятую годовщину я снова свалял дурака. Убедившись, что моё смирение не смягчает Александра, я решился на отчаянный шаг. И опять же – совершил непростительную ошибку.

Я не стал безропотно ждать, пока очередная троица смертников схватит меня и сделает эту гадкую инъекцию. Как только они направились ко мне, я бросился бежать. Следуя приказу Александра, они погнались за мной.

Однако я не собирался забиться в какую-нибудь нору и прятаться там. Это было бессмысленно. У меня имелся другой план.

Я привёл своих преследователей к кладбищу за домом и принялся сбивчиво объяснять им, какая участь постигла всех их предшественников. Говорил я по-английски: от Мориса мне было известно, что это четвёртый по распространённости язык в Галактике после китайского, хинди и испанского – но трёх первых я не знал. Поначалу помощники Александра отнеслись к моему рассказу с полнейшим недоверием и, видимо, сочли его бредом сумасшедшего. Двое мужчин уже повалили меня наземь и закатали правый рукав, как вдруг женщина, достававшая из футляра пневмошприц, изумлённо вскрикнула и замерла, уставившись на ближайший крест с табличкой, где было указано имя Рут Якоби. Потом она заговорила по-немецки (этот язык я, хоть и с большим трудом, но понимал) и сказала державшим меня мужчинам, что у неё есть знакомая с таким же именем, которая полтора месяца назад без всякого предупреждения была переведена «на другую базу». Указанная на табличке дата смерти совпадала с временем её «перевода», а дата рождения приблизительно соответствовала её возрасту.

Я тут же вмешался и любезно предложил порыться в моих карманах. Мужчины последовали этому совету и извлекли на свет божий кипу удостоверений, среди которых была и карточка медсестры Рут Якоби. Женщина подтвердила, что на фотографии действительно изображена её знакомая. Кроме того, мужчины опознали одного из спутников Рут Якоби, который тогда же, полтора месяца назад, был отправлен «на секретное задание», и ещё четверых, загадочно исчезнувших в прошлом месяце.

Наконец-то мне поверили. И, разумеется, меня отпустили. Ни о какой инъекции речи уже не было. Я принялся было излагать им свой план, который заключался в следующем: пусть двое скрутят мне руки и ведут к Александру, а третий идёт следом, пряча за нашими спинами обрез, который я смастерил из лазерного ружья и предусмотрительно положил вон там, в траве, возле той могилы...

Тут нервы одного из мужчин не выдержали. Он бросился к указанному мной месту, нашёл обрез, схватил его и, одарив нас свирепой ухмылкой героя боевиков, бесшумно скрылся за углом дома. Второй мужчина и женщина, обменявшись взглядами, быстро спустились по склону к самому озеру, пробежали вдоль его берега метров тридцать, потом снова взобрались наверх и скрылись в зарослях леса. Судя по их скорости, проворству и умению мгновенно оценивать ситуацию, они были хорошо вышколенными бойцами, однако я знал, что никакая выучка их не спасёт. Они не представляли, с кем имеют дело.

А две или три минуты спустя из-за того же угла дома вышел Александр. В руке он небрежно поигрывал пистолетом. Я понял, что наш самозванный Рембо уже упокоился с миром. Чего и следовало ожидать.

– Ну что, гадёныш? – презрительно произнёс Александр. – Всё никак не угомонишься? Нарываешься на очередной урок хороших манер?

И исчез.

А через четверть часа вернулся с трупами обоих беглецов. Бросил их у крыльца и сказал:

– Если ты думаешь, что это урок, то ошибаешься. Это лишь маленькое вступление. Настоящий урок будет через год. Впрочем, я ещё не прощаюсь.

И вновь исчез. На сей раз вместе с кораблём.

А через восемь дней вернулся с новой командой смертников. Я сам закатал рукав и подставил руку, чтобы они сделали мне укол. Но это нисколько не подействовало на Александра. Он убил их, а затем снова напомнил мне, что это ещё не урок. Настоящий урок ждёт меня впереди. Через год.

Шестой год был самым гнусным из всех проведённых мной в этом гнусном мире. Я всё гадал, что же теперь придумает Александр мне в назидание. В моём воображении возникали жуткие картины, но я боялся, что действительность превзойдёт самые худшие ожидания. Ведь извращённость Александра не знала границ...

Однако год истёк, а Александр не объявлялся. Не было его и по прошествии месяца, двух месяцев, трёх, четырёх... Во мне затеплилась робкая надежда, а когда миновало полгода сверх установленного срока, я по-настоящему воспрянул духом. Видно, случилось нечто экстраординарное, раз Александр, прежде демонстрировавший завидную пунктуальность, не явился дать мне очередную дозу своего дьявольского зелья. Похоже, он всё-таки нарвался на Кевина с компанией! И небось, когда предпринял попытку похитить свою дочь. Молодчина, Кевин! Ты мне не нравишься, но я тебя люблю.

Интересно, погиб Александр или только пленён? – гадал я. Лучше бы его убили, так надёжнее. Хотя, конечно, пленного можно допросить и вытянуть из него полезную информацию – например, обо мне. Но я предпочёл бы его смерть. Пленным порой удаётся бежать из темницы, а мёртвые не встают из могилы.

Правда, частенько по ночам я просыпался в холодном поту. Мне снились кошмары, в которых Александр заявлялся ко мне и, мерзко ухмыляясь, говорил: «Вот-вот, гадёныш! Это и есть мой обещанный урок. К тебе вернулась надежда, а тут пришёл я – и отнял её...»

Но закончился седьмой год, а Александра всё не было. Нет, он не мог так рисковать ради какого-то урока. Если верить его словам, то два года – гарантийный срок действия препарата. Разумеется, он мог обмануть меня, с него станется, и, тем не менее, на седьмую годовщину я устроил грандиозный пир, нализался до чёртиков, а утром проснулся с раскалывающейся головой и тяжёлым, будто набитым камнями, желудком. И всё равно я был счастлив. Такая мелочь, как жестокое похмелье, не могла омрачить моей радости.

А на пятом месяце восьмого года у меня начал пробуждаться Дар. Первым его проявлением был слабый телекинез. Как-то раз, за послеобеденным десертом я уронил пирожное, но успел подхватить его прежде, чем оно упало мне на колени. И тогда мне почудилось, что на мгновение оно зависло в воздухе.

Я принялся экспериментировать и убедился, что в самом деле могу усилием воли передвигать на небольшие расстояния лёгкие предметы. Правда, уже через десять минут у меня зверски разболелась голова, и я вынужден был прекратить свои опыты. Но я всё равно был на седьмом небе от счастья – мой Дар возвращался к жизни. В тот день я снова напился в стельку.