Алина Лис - Изнанка свободы Страница 32

Меня умиляла наивность и категоричность ее суждений. И удивляла внезапная мудрость, которая всегда проявлялась неожиданно, но всегда к месту. В сеньорите непостижимым образом уживалась смешная девочка и взрослая женщина, милосердная квартерианка и требовательная, жесткая хозяйка замка.

Она оставалась формально моим фамильяром — по статусу что-то среднее между домашним животным, компаньоном и вещью, но только формально. С точки зрения правил общества Изнанки, Франческа вела себя возмутительно. Никто из фэйри не стал бы терпеть подобное самоуправство или хотя бы просто проявления характера от своей собственности. Мне же нравилось слышать ее «Я хочу», «Я согласна» и даже в не раз бесившем меня «Нет» была особая, трудноуловимая прелесть.

Я больше не давал приказов через ошейник. Странным образом грела мысль, что Франческа выполняет просьбы и держит обещания добровольно, а не потому, что нет иного выбора.

Парадоксально: я ненавидел ее «Нет», но сам факт того, что она могла отказаться, делал «Да» сеньориты стократ дороже и желаннее. Ломать ее, добиваясь подчинения, было бы не только подлостью, но и глупостью. Франческа нравилась мне такой, какая есть.

Одно плохо — стоило ей почувствовать свободу, как сеньорита начала дурить, показывая характер. Она оказалась той еще штучкой. Своенравной, упрямой, целеустремленной. И, чтоб я сдох, ничуть не менее властной, чем Иса!

Мог бы сразу догадаться по тому злополучному розыгрышу.

Пожалуй, меня даже забавляли ее попытки верховодить — то явно, то скрытно. Был какой-то азарт в том, чтобы подмечать их, делать вид, что поддаюсь, а в последний момент поворачивать все по-своему.

Но порой я уставал. Невозможно все время сражаться! А она, хитроумная моя радость, как нарочно выбирала моменты, когда я был расслаблен и доволен, или наоборот — слишком вымотан, чтобы спорить по-настоящему. В ход шла и лесть, и уговоры, и надутые губки с ненавидящими взглядами.

Надоело объяснять, что на меня это не действует. Иса десятки лет пыталась нащупать ниточки, за которые меня можно дергать, и не сказать, чтобы очень успешно. Если я не даю княгине командовать собой, то с какой радости стану подчиняться фамильяру? Смешно.

Пожалуй, герцог в чем-то был прав. Девчонку нужно было держать в узде. Возможно, он прав был даже насчет порки, как средства воспитания, но я помыслить не мог о том, чтобы ударить Франческу.

Так что в ответ на закидоны и попытки манипуляции я взял за привычку занимать ее трудотерапией. Ничего сложного, мелкая работа по дому наравне с брауни, но для потомственной аристократки, руки которой никогда не знали ничего тяжелее пяльцев, трудно придумать что-то более унизительное.

— Не понимаю вашего возмущения, леди. Неужели вы думаете, что если бы ваш побег с Лоренцо удался, вы бы избежали черной работы? Быть женой никому не известного живописца совсем не то же самое, что быть герцогской дочкой.

По молчаливой договоренности я не пользовался властью ошейника, а Франческа не пыталась сопротивляться таким приказам.

Впрочем, сказать, что сеньорита покорилась, было бы большим преувеличением. Пленница быстро нашла отдушину и издевалась в ответ, выполняя приказы уж слишком буквально или наоборот самым извращенным образом.

Как в тот раз, когда я велел ей вымыть посуду и обнаружил, что она сделала это в моей ванной. И ладно бы сделала нормально! Так нет, оставила пятна жира на полу, на стенах. И две чашки расколотила.

Стерва!

Я начал следить за формулировками, уточняя буквально каждое действие, но она все равно находила в них лазейки, заставлявшие меня восхищаться ее умом и упрямством.

Главным камнем преткновения меж нами оставался ошейник. Она всерьез переживала из-за украшения, которым я ее наградил. На мой взгляд, совершенно напрасно — штучка де Бриена смотрелась одновременно возбуждающе и пикантно. Ну, мне, по крайней мере, трудно было удержаться от мыслей определенного содержания, когда я останавливал на нем взгляд.

Он ее совершенно не портил. Напротив, придавал очарования. Приковывал взгляд к тонкой шее, подчеркивал бледность кожи. Делал сеньориту как-то уязвимее, мягче.

Но Франческа считала само существование ошейника неимоверно унизительным и постоянно просила снять. Намеками, жестами, взглядами…

Я бы снял, честное слово, раз это для нее так важно. Но она же тогда уйдет!

Или не уйдет. Не знаю. Главное — сможет уйти. Я не хотел рисковать.

Не мог потерять ее.

Дурак. Даже не дурак — идиот. Снова по тем же граблям. С разбегу. Не я ли любил повторять «Никаких привязанностей к человекам». И вот…

Я знал, чем все закончится. Люди слабы и смертны. Им отмерен ничтожно малый срок.

Еще было время. Десять, а то и двадцать лет до того, как она начнет стареть, как безупречная, сияющая кожа покроется сетью морщинок, сначала едва заметных, позже все более и более очевидных. Погрузнеет фигура, уйдет девичья прелесть и легкость…

Бессилие перед неизбежным финалом — одна из причин, по которым я не был настойчив в попытках сделать ее своей. Правильней всего было бы отпустить девчонку. Прервать эту мучительную для нее и обреченную для меня связь, пока не стало слишком поздно и слишком больно. Но я не хотел.

Боялся сближаться и не мог отпустить. Я нуждался в ней. Не как в воде или воздухе, но присутствие Франчески делало жизнь ярче. Я готов был расстаться с ней не больше, чем балованный ребенок, получивший новую, желанную игрушку.

Глава 7. Волчонок

Intermedius

Умберто Рино

— Забудь. Твоя сестра мертва.

Наследник мотнул лохматой головой, и на его лице, Умберто Рино, словно в зеркале, увидел выражение фамильного упрямства.

— Это не так, мой сеньор и отец. Поверенный, — юноша сверился с письмом в руке, — Бакерсон пишет из Рондомиона, что в городе видели девушку, похожую на Франческу.

Презрительное выражение лица Риккардо контрастировало с почтительным тоном.

«Ты отдал Франческу. Ты запер меня, не дал проститься с сестрой, но теперь ты не сможешь запретить мне искать ее», — говорил яростный взгляд юноши.

Герцог отвел глаза.

За прошедшие два месяца наследник Рино изменился как-то резко и сразу. Ушел, растворился в серой, полной пепла хмари, встрепанный птенец, мальчишка в теле взрослого. Вышел вместе с рыданиями по потерянной сестре.

Риккардо повзрослел в одночасье, утратив уважение и страх. Он больше не искал одобрения отца и не боялся спорить с ним, не стесняясь и посторонних.

За это маг тоже должен будет заплатить.