Голубиная книга 2 (СИ) - Ирина Боброва Страница 32

форму, но в руках вместо оружия у них барабаны и трубы, лютни и гитары. Остановился праздничный поезд около братьев, самый солидный да нарядный спешился, поклонился и объявил, что их царица, латынская девка Маринка, честь гостям оказывает, на пир праздничный приглашает. Латынец на вид — то представительный, одет парадно, на шапке перо страусинное веется, сапоги так начищены, что ослепнуть можно, а лицо у слуги Маринкиного тёмное, словно гложет что душу, поедает изнутри. И глаза недобрые, застывшие, будто мёртвые.

— Ох, не нравится мне приглашение, — прошептал Услад, — как бы боком не вышло. Как бы нам с тобой, брат, не стать на том пиру главным блюдом. Не поеду я с ними.

— Перестань ныть, Услад. Мы им такую шутку учиним, что век помнить будут. А съесть нас силёнок не хватит — подавятся, чай боги мы.

— Нет, Ярила, недоброе тут творится, ты что, сам не видишь — не живые они. Не поеду, и всё!

Так бы, может, и отговорил бесшабашного брата Услад, другой бы какой способ отыскали, чтоб книгу Голубиную у девки Маринки, чернокнижницы и охальницы, отнять, да вдруг выглянула из придорожных кустов знакомая морда. Услад как увидел рыло свиное да глазки косые своей супруги, Усоньши Виевны, так первый в карету запрыгнул. Ярила следом вскочил, смеясь во всё горло, будто разум потерял. Поезд праздничный тут же тронулся, но не по земле поехал, а по воздуху. Кони резво бежали, колёса у карет крутились, а дороги под ними не видно. Покидалась Усоньша Виевна из стороны в сторону, повыла, да давай руками воздух ощупывать.

— Ни куда ты от меня не денешься, — рычала великанша, — всё равно от моей руки помрёшь! Мой ты, муж ты мне… Усладу — ууу — шка!!! — Тут лапа Усоньшина наткнулась на камни. — Дорога! — радостно завопила брошенная жена.

Встав на четвереньки, поползла великанша по невидимой дороге, намертво вцепившись в края моста, чтобы вниз не сорваться. Медленно ползла, рогатая голова мелко тряслась, чёрная харя со страху серой стала. Высоты дочка князя Пекельного царства боялась, пуще смерти, ведь под землёй и детство её прошло, и юность. Сейчас же, хоть и страшно было, карабкалась вверх и даже на землю ни разу не глянула — так сильна обида, так велико оскорбление! Одна мысль в голове билась, одно чувство душу жгло, одним желанием горела рогатая великанша: отмстить Усладу, бросившему её после свадьбы.

— Я иду, иду, а как приду, так места от тебя мокрого не останется, Услад ненавистный!

Усладу угрозы Усоньшины не слышны были, да и услышь он их, значения бы не придал. Привезли их с братом на гору, сплошь покрытую лесами. Только леса светлые, деревья в них редко растут, с лукоморскими чащобами не сравнить. С вершины горы ручьи да речушки воды прозрачные несут, весело журчат, со звоном на камешках перекатываются. А среди деревьев дворец стоит, красоты невиданной, но праздничный поезд остановился, не доехав до него.

— Гостям дорогим предлагаем немного размяться, силу богатырскую показать, да поохотиться, — торжественно произнёс главный латынец и, подождав, пока горнисты закончат трубить, продолжил:

— И прочие развлечения уготовлены, а на пир к царице нашей Марине вас по очереди пригласят. Кто зверя первым убьёт, тот первым за праздничный стол сядет, а потом и в тёплую постель отправится.

— А постель, поди, сама девка Маринка согрела? — Хохотнул Ярила, но латынец в ответ на шутку только равнодушно посмотрел на синеглазого бога мёртвым взглядом и махнул белым платком. Тут же появилась сторожка, у коновязи два горячих жеребца стоят, копытами перебирают, а праздничный поезд пропал, будто его и не было вовсе.

Услад с Ярилой прошли в сторожку, а там оружия видимо — невидимо, небольшую армию на войну собрать можно. Другой бы кто удивился, как такой внушительный арсенал поместился в маленьком с виду домике, но богов чудесами не удивишь. Божественные братья сами такие чудеса вытворить могли, что на подобные мелочи и внимания не обратили.

Услад осмотрел оружие, потрогал булаву, взял её в руки, но, передумав, повесил на стену. Снял с крюка лук, осмотрелся в поисках стрел. Глядит, а у другой стены копья стоят, да каких только нет — глаза разбегаются! Бросил он лук, кинулся копья выбирать. А Ярила, напротив, даже думать не стал. Взял рогатину, с какой на медведя ходят и, хлопнув брата по плечу, вышел из сторожки.

Когда младший брат определился с выбором и с копьём в руках появился в дверях, спутник его уже делом был занят. На глади тихой речки ладья покачивалась, а Ярила помогал девицам из ладьи на бережок выбраться: каждую поднимал на руки, целовал, да на землю ставил. Девицы визжали и заливались довольным смехом.

— Каковы красотки? — воскликнул Ярила, поставив на берег последнюю.

— Хороши! — одобрил группу поддержки Услад, с удовольствием рассматривая их. Потом прищурил глаза, ухмыльнулся и спросил:

— Слушай, братец, а чего ты рогатину схватил? На лебедей — то, — он кивнул в сторону красавиц, — калибр поменьше требуется.

— А ты, смотрю, на рогатого зверя собрался? — Поинтересовался Ярила. — Не твоя ли добыча сейчас с невидимой дороги тебе под ноги сверзится?

Глянул Услад вверх и дар речи потерял: прямо по воздуху, серая от страха, ползла Усоньша Виевна. Рогатая голова мелко тряслась, руки побелели от напряжения, так крепко великанша за края дороги держалась. Увидев сбежавшего мужа, она всплеснула лапищами и, зарычав, вниз рухнула. Ярила не растерялся, быстренько сотворил лохань с белилами — Усоньша прямиком в неё угодила. Получив дополнительное время, Услад в ладью запрыгнул и тут же пропал.

Мгновенье спустя беглый муж оказался перед входом в замок. Так же сильно не хотелось Усладу с супругой встречаться, что он про осторожность позабыл. Сомнения, терзавшие всю дорогу, тоже испарились. Кинулся он в гостеприимно распахнувшиеся ворота. О коварстве латынской девки Маринки, чернокнижницы и охальницы, вспомнил, только запутавшись в невидимой сети. Рванулся Услад, надеясь освободиться, да попусту. Сеть из нитей адамантовых сплетена, из неё ни зверь, ни человек не вырвутся, и хоть был пленник богом, но и его силы не хватило. Тонкая, лёгкая, не скажешь, что из самого крепкого камня нити сделаны. Латынская девка тут же стоит, смотрит на добычу да улыбается.

— Какой зверь попался, прямо красавец.

— Ты что, ослепла? Али от чернокнижия разум твой помутился? — Вскричал Услад и снова в сети забился.

— То ли ты не знаешь, что трепыхаешься попусту? Что нет из сети этой свободы во веки веков? Адамант — камень кого в плен взял, уж не выпустит. Но я