Александр Волков - Владигор. Князь-призрак Страница 32

Князь первым спустился по ступенькам и, взявшись за деревянную ручку, еще раз взглянул на перстень. Аметист полыхал, как уголь в кузнечном горне, и потому Владигор не сразу шагнул через порог, но подождал, пока его глаза привыкнут к дымному подвальному полумраку.

Когда они уселись за стол, Берсень вспомнил о серой шерстинке, замеченной им на ноге князя. Ее странный, нарочито неприметный вид почему-то тревожил старого тысяцкого, и, пока князь созерцал кабацкую голь, Берсень не сводил глаз с двух нищих, то скрывавшихся под торцом стола, то с шумом выползавших оттуда. Старый тысяцкий никак не мог понять, чем они так возбуждены: временами ему казалось, что они ссорятся из-за какой-то ветошки, похожей на изношенный ночной колпак, когда же из-под стола доносился стук игральных костей и слабый звон монет, он полагал, что калеки бранятся по поводу игры.

Поссориться за этой игрой было немудрено: под столом была такая темень, что для подсчета выпавших очков нищим приходилось выбираться из-под стола и, поймав слабый просвет между спинами и задами гуляк, разглядывать два желтых крапчатых кубика. В этот миг как раз и возникала ссора, ибо нищий, державший кубики в зажатом кулаке, в последний момент норовил незаметно для товарища переменить положение граней в свою пользу, что, разумеется, не оставалось незамеченным и вызывало соответствующую реакцию. Обманутый или считавший себя таковым с воем набрасывал на голову обидчика драный колпак, выхватывал кости из его кулака и, быстро выставив на гранях нужный ему счет, предъявлял его своему партнеру, который к тому времени уже успевал сорвать колпак со своей головы. Тот, естественно, протестовал против такого наглого мошенничества, громко взывая к безответным спинам и задам присутствующих.

Владигор, краем глаза наблюдавший за этой возней, в конце концов, как ему показалось, понял ее причину и, когда нищие снова скрылись под столом и застучали костями о каменный пол, опустил вниз руку с перстнем.

— Зря ты это делаешь, князь, — сказал Ракел, рассеянно следивший за беготней половых, которые то приближались к их углу, как бы намереваясь принять заказ, то вновь удалялись в сторону стойки, ловко вращая над головами переполненные посудой подносы.

— Боишься, стянут? — спросил Владигор, с интересом прислушиваясь к пьяной болтовне за соседним столом.

— Ты им игру портишь, — сказал Ракел.

— Да? — удивился Владигор. — Каким образом?

— Смысл не в том, чтобы выиграть монету, — обстоятельно пояснил Ракел, — а в самой игре, точнее, в изобретении новых шулерских приемов, чтобы потом использовать их против новичка.

— При условии, что тот согласится играть вслепую, — сказал Владигор.

— А кто тебе сказал, что они играют вслепую? — спросил Ракел.

— Сейчас нет, — сказал Владигор, глянув на край скатерти, сквозь который просвечивало алое сияние аметиста.

— Эти мошенники отлично видят в темноте! — усмехнулся Ракел, дергая конец жилы и поправляя петлю на запястье.

— Дурак! Идиот! — пробормотал Урсул, когда петля на его запястье резким сжатием отозвалась на рывок Ракела.

— Но-но, побалуй еще у меня! — строго прикрикнул на него Ракел.

— Только и знаешь, что глотку драть! — буркнул Урсул. — Ты хоть понял, балда, на что они играют?

— На что бы ни играли, нам-то что с того? — усмехнулся Ракел. — Я с ними кости бросать не собираюсь!

— Не больно-то ты им нужен, костолом! — угрюмо проворчал Урсул, сверкнув глазами из-под выгоревших на солнце бровей. — Они на князя играют!

— На меня?! — опешил Владигор. — Как это?

— А так! — воскликнул Урсул, с неожиданной силой опрокидывая на него стол.

Скамья под князем и Берсенем откачнулась назад, столешница придавила их к бревенчатой стене, багровая вспышка аметиста озарила закопченный потолок, а затем в стену, как раз над левой ключицей Владигора, вонзился острый трехгранный стилет.

Князь вскочил на скамью, взглянул через край столешницы и едва различил во мраке безногое, распластанное на полу тело. Стилет по-прежнему торчал в доске, пальцы калеки крепко сплетались на его рукоятке, но белые, как куриные яйца, глазные яблоки были выбиты из глазниц и свисали на жилах по обе стороны лица. Сперва князь решил, что нищего покалечил Ракел, но, увидев, что бывший наемник крепко удерживает заломленную руку Урсула, усомнился в своих подозрениях и поискал глазами второго нищего. Тот, однако, как сквозь землю провалился. Под столом все было усыпано дочиста обглоданными костями и прочим мусором, не обнаруживавшим никаких следов поспешного бегства неуклюжего калеки.

Странно было и другое — кровавый свет аметиста погас, и теперь камень горел ровным голубым огнем, едва освещавшим тыл княжеской ладони.

— Доигрался, рвань! — Ракел, отпустив руку Урсула, кивнул на бесчувственное тело. — А второй-то каков ловкач! Я моргнуть не успел, как он его двумя пальцами в глаза ткнул, и готово дело! Где он, кстати?

Ракел прищурил глаза, обернулся и посмотрел в слабо освещенный проход между скамьями.

— Бог с ним! — сказал Владигор, склоняясь над ослепленным калекой.

Тот понемногу приходил в чувство: слабо вздохнул, провел свободной рукой от живота к подбородку, взъерошил пальцами клочковатую бороду и, вывернув ноздри, добрался до пустых окровавленных глазниц.

— Ох ты, нечистый дух! — пробормотал калека. — Опять зенки вышибли!

Он поводил пальцами вокруг левой глазницы, нашарил у виска свисающее глазное яблоко и, весьма ловко вправив его под отвернутое веко, посмотрел на склонившегося над ним князя.

— Дай, дай сольцы щепотку! — тут же запричитал нищий, загоняя второй глаз под рассеченную бровь.

Владигор, пораженный живучестью профессионального попрошайки, встал с колен и стал машинально развязывать висящий на поясе узелок с солью. Он даже не обратил внимания на то, что, как только нищий протянул к нему руку, голубой туман вокруг перстня вновь окрасился в кровавые тона, и уже готов был высыпать в раскрытую ладонь калеки содержимое своего мешочка, но тут вторая рука нищего выдернула из столешницы застрявший стилет, и если бы не Ракел, то острый трехгранный клинок не разминулся бы с княжеским животом. Бывший наемник внимательно следил за всей этой сценкой, и как только калека высвободил клинок из заточения, вновь обезоружил его ударом ноги в запястье. Ладонь нищего повисла плетью, а острие выпавшего стилета угодило в прореху на его груди.

Удар был слаб, это был даже и не удар, а, скорее, укол, оставивший на коже лишь неглубокий разрез. Но это незначительное повреждение почему-то привело нищего в совершеннейший ужас: он привстал, упираясь локтями в пол, и так вытаращился на каплю крови, выступившую из ранки, что его глаза, как показалось Владигору, вот-вот вновь выскочат из глазниц.