Артём Каменистый - Время одиночек Страница 32

— Да Тимур, это так. Все эти картины оставил народ, живший здесь до нашего прихода. Наши предки, потеряв свою землю, пришли на эту бедную землю, и покорили её. У нас тогда был враг — хозяин этой земли. Мы победили его все вместе, и поделили его землю. Потом… потом нам не с кем стало воевать. А если не воевать, мы перестанем быть воинами. Мы выродимся. Мы не сможем тогда надеяться вернуть землю наших предков — для этого потребуются лучшие воины. И мы стали воевать друг с другом. В наших войнах не убивают женщин и детей, не разоряют попусту земли — воюют воины. Лишь сильнейший имеет право выжить и оставить после себя сыновей. А сыновья его должны превзойти отца. Так, из поколения в поколение, мы становимся сильнее, шаг за шагом приближаясь к возврату земель предков. Смотри Тимур — это последние картины исчезнувшего народа. Этот народ был многочислен, сражался на земле, где знал каждую тропку, и сражался за свою землю, и за право жить на ней. А нас было мало, мы были нищими и израненными, дух наш был сломлен. Мы проиграли — мы потеряли свою землю. Жалкая горстка беглецов, высадившаяся на утлых кораблях. Но хозяева этой новой земли жили в мире. У них не было врагов. Они разучились воевать. И мы их победили. И здесь, в их главной святыне, потомки победителей рассматривают последние картины проигравших. И все мы: накхи, оламеки, куиты — все мы один народ. Мы не просто народ. Мы народ, у которого есть цель, и вся наша жизнь, это движение к этой цели. Думай над этим, Тимур, и помни эту картину.

Ришак опять двинулся вперёд. Тим, обернувшись, не отрывал от батальной картины взгляда, пока она не растаяла во тьме. Из-за этого он едва не набил шишку на макушке — свод и вправду местами опускался опасно низко.

Кунар вдруг оживился, коротко всхрапнул. Навстречу, из темноты, проржала лошадь. Ещё несколько шагов, и впереди показалось сияние факелов. Пещера расширилась, у левой стены показалась основательная коновязь.

Рассмотрев стоящих здесь лошадей, Тим инстинктивно ухватился за рукоять меча. Ещё бы не ухватиться: не узнать оламекских лошадей было невозможно — сбрую с них никто не снял. Хотя зря заволновался — вон, Ришак спокоен как скала. Да и лошади тут не только оламекские — хватает и своих. А вон лошади куитов. И шедских парочка. И жеребец энконов. И… Да что тут вообще творится?!

Ришак и не подумал комментировать эту странную коллекцию лошадей — молча спешился. Повёл своего коня к коновязи. Тимуру не оставалось ничего другого — тоже оставил здесь Кунара.

Дед поманил внука за собой, нырнул в едва заметную щель в стене, бросил через плечо:

— Ничему не удивляйся, и не хватайся за свой меч — нам здесь ничего не грозит. — Чуть помедлив, дед добавил: — Разве что булыжником со свода придавит. Не стой под сосульками. Когда я сяду, сядь по правую руку от меня.

Тим не стал спрашивать, что означают последние слова деда. Наверняка и без лишних слов узнает.

Так и оказалось. Под сосульками дед подразумевал сталактиты — в открывшемся за проходом зале их было полно. Будто клыки в несколько рядов нависали со свода, навстречу им с пола тянулись сталагмиты, местами дотягивались, свиваясь в столбы. Лишь середина круглой пещеры была свободна от этих каменных украшений.

По центру пещеры горел большой костёр. Вокруг него прямо на каменном полу расселось двенадцать воинов. Из накхов Тим увидел лишь Гонира. Старый воин мирно расселся меж двух оламеков и вся тройка отрешённо разглядывала пламя. Расскажи кому про такую картину — не поверят.

Ришак, не сбавляя шага, подошёл к костру, уселся на свободное место. Тим спокойно присел справа от него. Хотя спокойствие далось ему нелегко.

Дед протянул руки к огню, цокнул, прошипел, пламя взвилось под самый свод пещеры, жадно потянулось к узкому лазу, в который уходил дым. В лица дохнуло жаром, но никто не отшатнулся — степняки были неподвижны, будто статуи.

Ришак заговорил, странным, одновременно устало-безразличным и хитрым голосом на одной ноте:

— Огонь был здесь до нас. Огонь есть с нами. Огонь будет после нас. Но этот огонь не наш. Наш огонь на севере. Настало время вернуться к родному очагу.

С минуту вокруг костра царило молчание. Затем один из куитов перекинул за спину выбившуюся на плечо косу, протянул руки. Вновь взвилось пламя:

— Ришак, все мы уважаем твою хитрость. Но северяне не стали сильнее. Всё что мы знаем: они лишь усилились. Напади мы на них сейчас, наш народ исчезнет. Нам не дадут больше прятаться, они придут в эту степь. Они приведут своих магов и драконов. Нас не трогают лишь потому, что считают беспомощными и неопасными. Дай повод усомниться в этом, и нас не станет.

Опять тишина. Но тишина напряжённая. Тим мало что понимал о происходящем, но ясно было одно: эти люди умели понимать друг друга без длинных слов. Хватало намёка, жеста, взгляда. А может и без этого обходилось.

Следующим заговорил седой оламек с лицом синим от многочисленных татуировок. Перед тем как он произнёс свои слова второй оламек, помоложе, отошёл к зубьям сталагмитов, вернулся оттуда уже с охапкой дров, подбросил в костёр. Вовремя — от пирокинетических надругательств тот уже рассыпался в груду углей.

— Северяне живут за морем. У них есть флот. Нам будет нелегко высадиться на нашу родную землю. Но если нас отбросят назад, мы можем здесь продержаться долго, и умереть достойно. Главное, сразу выжечь язвы городов на этом побережье. Тогда северянам негде будет высаживаться, и мы сможем атаковать их отряды на незащищённых берегах. Им придётся нелегко. В крови захлебнутся. Мы долго продержимся, но всё равно погибнем. Но погибнем как воины. Я так хочу. Жить изгоем позор. Уж лучше так.

Ришак не стал терзать костёр, просто протянул к нему ладони:

— Все вы знаете, что я хитёр. Почему решили, что я хочу смерти нашему народу? Мы должны жить. И жить на нашей земле. У родного огня, а не возле этой жалкой его искры.

Костёр при последних словах Ришака затрещал, поднял сноп искр.

— Да, северяне сильны как никогда. Сильнее уже быть невозможно. Жизнь это движение. Раз их сила расти уже не может, она будет уменьшаться. Жизнь это равновесие. Если кто-то набрал слишком много силы, соседи будут стремиться выровнять его с ними или вообще сделать беспомощным. У северян нет друзей — есть завистливые союзники, только и ждущие момента, чтобы ударить в спину. У северян нет врагов — есть покорённые народы, которые ждут удобного случая, чтобы восстать. У северян нет армии — их воины это наёмники и отряды из покорённых народов. Прославленные имперские солдаты теперь простые рекруты из нищих крестьян, им не за что воевать — их лачуги захватчики будут грабить не сильнее, чем сборщики налогов. Их вожди изнеженные аристократы не похожие на мужчин, им неведомо чувство родины, самое ценное для них, это грязный зад друга и кувшин с крепким вином. Они продают своих жён и дочерей. Они ищут лишь удовольствия. Удовольствия они покупают. Сила развращает.