Оксана Панкеева - Рассмешить богов Страница 32

Пробудившийся гость предстал в дверях во всем великолепии похмельного синдрома, чем вызвал у короля нечто вроде умиления – так живо напоминал сей всклокоченный, мускулистый тип дорогого кузена Элмара утром после возлияний. На всякий случай король пожелал страдальцу доброго дня, хотя и не был уверен, что его поймут. Секундное удивление мелькнуло на непроспавшейся, конопатой физиономии вошедшего, затем он хлопнул себя по уху, тряхнул головой и заговорил по-ортански без всяких манипуляций с прибором.

– Ага, добрый день… а который час? – поинтересовался гость, по-детски протирая глаза огромным кулаком. – И где отец… этот… как же его, вот блин… а, Жан! Где он?

– Витя, четыре уже, с хвостиком, – отчитался хозяин. – А когда ушел твой приятель в сутане, я не помню, уже спал, наверно.

– Так он ушел? – возмутился Витька, пытаясь призвать к порядку торчащие во все стороны огненно-рыжие кудри. – Вот свинья! А ты что, разбудить меня не мог?

– Я думал, ты тоже ушел! А если бы и нет, сам знаешь, тебя будить – себе дороже.

Король отметил про себя, что с Элмаром этот Витя нашел бы общий язык с полуслова.

– Тебе попадет от начальства? – сочувственно поинтересовался хлебосольный хозяин, имеющий свойство сбиваться в счете своих пьяных гостей и забывать их в соседних комнатах.

– Да нет, Жан прикроет, – махнул рукой Витька. – Если он пошел домой, а не по бабам… Пойду умоюсь…

– Твои носки на туалетном бачке! – крикнул ему вслед Гаврюша, на что из коридора ворчливо откликнулись:

– Мои носки на мне!

– А чьи же это тогда? – задумался хозяин. – Неужели священник забыл?

– Кто этот господин? – полюбопытствовал король и получил исчерпывающий ответ:

– Это Витя Кангрем, сын моего друга Криса… – Бард кивнул на групповой портрет над монитором, и король тут же выделил из разношерстной команды досточтимого предка похмельного Вити, такого же рыжего и мордастого, только выглядел предок более одухотворенно – бард все-таки.

– Он тоже… артист? – поинтересовался король и получил в ответ странное объяснение, что артист из Витюши не получился, и сейчас он работает «в какой-то греческой лавочке». Вот уж работничек кому-то достался… Что такое «греческая лавочка», король не понял, но от души посочувствовал бедному лавочнику. Такого работника, который пьет и прогуливает, не грех и выгнать…

Выяснить подробнее, что собой представляет эта самая лавочка, король не успел. Процедура умывания у Витьки протекала столь стремительно, что в тот момент, когда его величество задал свой вопрос, «неполучившийся» бард уже стоял в дверях с бутылкой пива.

– А это еще кто? – произнес он, уставившись на короля, и тот понял, что вопросы закончились. И возможно, предстоит серия неприятных ответов.

Порой один взгляд может сказать о человеке больше, чем целое досье, собранное командой исполнительных агентов. Взгляд Витьки, тяжелый, подозрительный, не по-бардовски внимательный и оценивающий, в одно мгновение заставил короля подавиться очередным вопросом и всерьез обеспокоиться. Этот господин не имел ничего общего с наивным хозяином, из которого можно было без особых усилий трясти информацию, отделываясь ничего не значащими репликами. Этот видел все и делал выводы. Король сразу почувствовал, что одежда, в которую он был облачен, сшита лучшим портным из самых дорогих тканей, что общий вес видимого золота и драгоценностей на его августейшей персоне (не включая скрытых под одеждой амулетов) приближается к трети стоуна, что пистолет под камзолом невозможно скрыть от наметанного глаза… И что все это сейчас видят.

Воры так не смотрят. Вор видит все, но делает это незаметно для изучаемого объекта. А так, как этот Витька, смотрят воины. Если быть точнее, так бы мог смотреть тертый, бывалый наемник, подозревающий подставу со стороны потенциального нанимателя. И еще так изучают возможного противника, оценивая его способности в случае чего.

Кроме уже упомянутого Шеллар III ясно чувствовал, что господину Витьке его королевское величество решительно не нравится. Но отступать и смущаться было не в его принципах, поэтому он достойно ответил на взгляд. Так, чтобы этот полуголый верзила тоже почувствовал, какие жеваные на нем штаны, сколько лет он не чистил свою обувь и где вообще его рубашка. А также что его величеству в высшей мере наплевать, нравится он этому нахалу или нет.

– Это приятель Толика, – пояснил ничего не заметивший хозяин. – Представляешь, этот оболтус выронил его, когда телепортировался!

– М-да? – Особого доверия в Витькином голосе не прозвучало. Более того, уязвленный ответным взглядом короля, рыжий громила немедленно сообразил маленькую месть. – А я думал, Толик только эльфов трахает…

– Совершенно верно, – не моргнув глазом, заметил Шеллар. – Только эльфов. Простите, маэстро Гаврюша, мы с вами не договорили… Вы собирались объяснить мне, что за лавочку вы только что упоминали.

– Сколько раз тебе говорить, – перебил его Витька, с негодованием воззрившись на болтливого хозяина, – не треплись направо и налево о моей работе! Особенно людям, которых впервые в жизни видишь! И где моя куртка?

– Вить, ты на ней сидишь.

Король с сожалением отложил вопрос о лавочке на дальнюю полку своей безразмерной памяти, намереваясь уточнить потом у Жака. Пока же Шеллар занялся изучением Витькиной куртки, которую тот вытащил из-под задницы и расправил, намереваясь надеть прямо на голое тело.

При встряхивании из куртки вывалился здоровенный пистолет, раза в полтора крупнее лондрийского образца, так любимого его величеством.

– Опять ты эту гадость ко мне в дом притащил! – возмутился хозяин.

– Я забыл! – ворчливо отозвался Витька, пристраивая выпавшее оружие на место. – Я к нему так привык, что не замечаю. Да что оно тебе, мешает, в самом деле?

– Какой любопытный образец! – Король с величайшим интересом наклонился вперед и безукоризненно любезно испросил разрешения посмотреть поближе. Ему и в самом деле было любопытно осмотреть невиданное ранее оружие, но все же не настолько, как он это демонстрировал. Сама куртка рыжего Витьки вызывала гораздо более жгучий интерес, чем пистолет, но король воздержался от слишком явных проявлений любопытства. Да и вряд ли можно было считать обычным любопытством вопрос такой важности.

На рукаве вытертой до блеска, грубой холщовой куртки имелась поперечная нашивка. А на ней – один-единственный знак, при виде которого сердце его наблюдательного величества подпрыгнуло, словно поморский придворный от удара королевского посоха о стол.

Такой же знак был на шприце неизвестного злоумышленника с эгинского пляжа. И по логике вещей означал он цифру «пять».