Эндрю Николл - Добрый мэр Страница 32

Добрый мэр Крович останавливается, прежде чем выйти на солнечный свет. Он оправляет пиджак, подтягивает манжеты, приглаживает волосы ладонью, шумно выдыхает и набирает в грудь побольше воздуха, чтобы успокоить дыхание. И тогда, в тот самый миг, когда каблук его ботинка касается одной из гладких серых плит, которыми вымощена Ратушная площадь, его часы вновь оживают, тик переходит в так, время возобновляет течение свое.

— Вы оказали бы мне честь, позволив угостить вас обедом, — сказал Тибо и почему-то, Бог знает зачем, почувствовал необходимость склониться в глубоком поклоне, словно гусар в какой-нибудь венской оперетте.

«Боже мой, разве так приглашают женщину пообедать? — думал Тибо. — Причем замужнюю женщину, да еще и свою подчиненную! Господи, Крович, о чем ты только думал?»

Сердце доброго мэра Кровича упало, потому что он понял, что сделал ошибку. Она откажет ему, высмеет его, унизит посередине Ратушной площади, покажет на него пальцем, чтобы все горожане над ним посмеялись, и это будет конец — ему придется уйти в отставку. Его изгонят из города. Его служение Доту окончится позором, когда она объявит его извращенцем и развратником. Но этого не случилось. Не случилось. Агата Стопак обернулась к нему, щурясь на солнце, хихикнула, как девчонка, и сказала:

— Для меня честь принять ваше предложение.

А после этого она сделала реверанс — движение столь же глупое, механическое и напыщенное, как его поклон, но было в нем что-то такое, что мгновенно успокоило бы самого неуверенного в себе поклонника. Она бросила свой мокрый контейнер обратно в фонтан, как будто он ничего для нее не значил, словно это была не более чем жестяная коробка с разбухшим от воды хлебом, взяла его за руку, прижалась к его боку, и они пошли — через площадь, а потом по Белому мосту. Тибо таял от счастья.

Но что-то произошло и с Агатой. В тот краткий миг, когда она увидела стоящего перед ней Тибо, что-то вдруг изменилось. Ее печаль прошла. Она снова ощутила себя привлекательной и желанной.

Перед ней был мужчина — и не просто мужчина, заметьте, а сам мэр Тибо Крович, — изъявивший желание пригласить ее пообедать. А почему бы и нет? Почему бы и нет, спрашивается? Что в этом плохого? Ровным счетом ничего. Придраться совершенно не к чему. И все же Агата ощущала странное волнение. Она чувствовала себя чуть ли не любовницей — а совсем не женой и не секретаршей. По правде говоря, она даже чувствовала себя немного — чуть-чуть — распутной. Но прежде всего она чувствовала, что изменилась.

Она покрепче — возможно, даже крепче, чем следовало бы, — прижалась к Гибо, который вел ее под руку по Замковой улице. В какой-то момент она поняла, что спрашивает себя: а что если бы Стопак пригласил ее пообедать — шла бы она с ним так же, как идет сейчас с другим? Но тихий голос в ее голове тут же, как будто поджидал такого вопроса, ответил: «Если бы Стопак водил тебя обедать, разве бы прогуливалась сейчас с мэром?»

Агата шла изящной покачивающейся походкой, и вокруг нее кружил аромат духов. Когда разъяренная совесть заметила неуместное покачивание бедрами и завопила: «Агата Стопак, прекрати немедленно! Ты достопочтенная замужняя женщина!», все, что ей удалось сделать — это перестать тереться о Тибо, словно кошка о ножку кухонного стола. Она чувствовала, как ее волосы касаются его подбородка, и думала, что он, возможно, смотрит ей в декольте. И вдруг она поняла, что это ее не смущает. Она хотела, чтобы он заглядывал ей в декольте. Более того, она почувствовала бы себя оскорбленной, если бы он этого не делал. Она быстро взглянула вверх и, удовлетворенная, опустила глаза.

Только когда за ними закрылись тяжелые двери «Золотого ангела», госпожа Стопак испытала приступ паники. Если бы это был фильм Стэнли Корека, пианист прекратил бы играть, кафе погрузилось бы в полную тишину, и взгляды всех присутствующих устремились бы на них. Но подобного не может случиться в таких респектабельных заведениях, как «Золотой ангел». Во-первых, в «Золотом ангеле» нет пианистов, а во-вторых, когда такой уважаемый клиент, как мэр Крович, оказывает заведению честь своим посещением, будь то в сопровождении своего секретаря или кого-либо еще, он может ожидать только одного: неизменно безупречного обслуживания.

Чезаре стоял за стойкой обсидиановым изваянием: черный костюм, черный галстук, ежевично-блестящие черные волосы, идеально очерченные черные брови, зеркально отраженные под носом иссиня-черными усами, — но на какую-то долю мгновения железная маска его лица шевельнулась. Агата заметила это. Заметила в тот самый момент, когда вошла в дверь: едва заметное движение бровей, микроскопическое подергивание губ и выражение во взгляде, говорившее: «Mamma mia! Это снова мэр, второй раз за день, и со спутницей! Невероятно! Поразительно!» Не прошло и секунды, как Чезаре вновь овладел собой и выслал им навстречу официанта одним быстрым движением глаз.

— Столик на двоих, сударь? — вкрадчиво спросил официант и провел их к нише у противоположной стены.

— Думаю, я сяду спиной к окну, — сказал Тибо, — если вы не возражаете. — И он с вопросительной улыбкой взглянул на Агату. Та кивнула.

Место у окна, на виду у всего города. Ну и что же в этом может быть постыдного?

Столик был накрыт на четверых. Пока официант убирал лишние тарелки, Тибо и Агата уселись.

— Сударыня, сударь, меню. Сударь, карта вин. — И официант удалился.

Тут они вдруг почувствовали себя неловко. Агата спросила:

— Может быть, вам лучше пересесть на этот стул, чтобы можно было смотреть в окно?

— Нет, — ответил Тибо, — я лучше буду смотреть на вас.

Агата посмотрела на свои сплетенные пальцы и устояла перед искушением потеребить край салфетки.

— Хотите что-нибудь выпить? — спросил Тибо, открывая кремового цвета папку с картой вин.

— Лучше не надо. Что скажет босс, если я вернусь на работу навеселе?

Это была такая глупая, такая неудачная шутка, а Агата, произнося ее, выглядела настолько похожей на проказливую девчонку, что Тибо не удержался и рассмеялся.

— Тогда ограничимся водой, — сказал он. И после этого дела пошли на лад.

Они говорили и говорили — обо всем на свете, начиная с нашествия вшей, случившемся в Западной школе для девочек.

— Говорят, что эти маленькие черти живут только в чистых волосах, но это неправда. Начинают они всегда с грязной головы. Я заходила вчера в аптеку, и мне сказали, что во всем Доте нет ни одной склянки со средством от вшей. От одной мысли об этом меня одолевает чесотка!

Тибо пообещал, что наведет справки в управлении санитарии и проследит за тем, чтобы были приняты все необходимые меры.