Кристофер Сташеф - Здесь водятся чудовища Страница 32

Ален подошел ближе, погладил ее по щеке, взял ее лицо в ладони, привлекая к себе.

Корделия попыталась заговорить, но не могла вымолвить ни слова. Она будто таяла в его руках.

— Ален… ты никогда не изъяснялся мне в любви при посторонних…

— Но ты же здесь, перед посторонними, и я не могу ничего сделать, — отвечал он, глядя на нее сверху вниз с такой нежностью, что у нее захватывало дух, и она совершенно не могла совладать с чувствами. — Ты пришла сюда вместе с другими, сладчайший бутон на древе жизни! — И губы его потянулись к ее устам.

— Нет! — Корделия вырвалась, чувствуя, как от этого разрывается ее сердце. — Я не стану целоваться с человеком, который минуту назад ласкал другую!

— Так что же мне оставаться всеми покинутым? — проворковал Ален, оборачиваясь к Алуэтте. — И там, где ты пройдешь, твои шаги освежают землю, там, где ты пройдешь, растут цветы, которые, как и ты, украшают землю. О, леди изысканных форм и совершенных черт, ведь ты не отвернешься от меня, как другие!

— О, Грегори, что ты говоришь? Как могу я допустить такое? — Алуэтта замерла на месте, но "голова ее уже потянулась к нему, ресницы опустились, губы раскрылись, как лепестки бутона, влажные от росы.

— Не-е-ет! — Корделия вспомнила как Алуэтта пыталась отбить у нее Алена, и вся ее ненависть разом вспыхнула в ней. Она прыгнула на нее, готовая растерзать соперницу.

Ален тут же просунулся меж ними, заклиная, щекоча своим дыханием:

— Один поцелуй, всего один поцелуй, молю, дорогая! Я умираю от голода, от жажды, меня сжигает огонь — я горю от любовного томления! Подари мне мед твоих губ, пока я не умер!

— Он мой! — закричала Корделия.

— Нет, мой! — Алуэтта выхватила меч Ртути из ножен — и тут же замерла, увидев клинок в руке. — Что я делаю? — растерянно пробормотала она.

— Ты идешь ко мне! — сказал ей Грегори, протягивая руки. — Брось этот острый обломок железа и внимай моим мольбам. Ах, цветок радости, не оставляй меня надолго!

Но звенящий клинок, еще вибрируя от ножен, разбудил в Алуэтте воспоминания о ножах во тьме, нацеленных в женщин, которые с такой ненавистью и презрением смотрели на нее. В лицо ей как будто выплеснули ушат ледяной воды, пробудив ее от транса, и она отвернулась от молодого человека с криком:

— Ты не Грегори, если ты Ален!

— И не Ален, если ты Джеффри! — Воскликнула Ртуть, краснея как маков цвет.

— Он не может быть никем из них! — присоединилась Корделия. — Но как ему удается быть похожим на всех троих?

— Потому что все женщины красавицы, и особенно вы втроем! — возразил Ален. — И разве не каждая из вас заслуживает сердечного влечения?

— Она так определенно и думает, — одарила Ртуть яростным взором несчастную Алуэтту.

Взор красавицы метался между разгневанной воительницей и невестой принца.

— Это все, что ты хочешь сказать женщине, которая украла твой меч?

Горячая краска растеклась по щекам Ртути, напомнив ей: меч — гордость воина, и в нем заключена его честь. Потеря меча считалась позором. Алуэтта схватила ее, удерживая от нападения — но Ртуть только сунула пальцы в рот, издав разбойничий посвист такой силы, что Алуэтта выронила меч, зажимая уши — и Ртуть немедленно подхватила его на лету, не дав удариться о землю. Теперь клинок оказался направлен на Алуэтту, в шести дюймах от горла.

— То, чем легко завладеть, легко и потерять, — повторила она давно знакомый разбойничий девиз.

Джеффри поморщился:

— Я же близко, радость моя. Не надо меня так высвистывать.

В этот момент Ртуть почувствовала себя стрелкой компаса, которой управляет магнит Джеффри, пытаясь сбить с верного курса — но она старалась не смотреть ему в лицо, уставившись на сороку, сидящую на дереве.

— Этим свистом я зову не тебя.

— А кого же тогда? — искренне удивился Джеффри, старательно обходя ее, чтобы оказаться у нее перед глазами. — Не другого же человека, ведь ты всегда была мне верна, с твоей верностью может сравниться только твоя любовь — и моя верность! Зачем же нам посторонние?

В ответ по дороге простучали копыта, и вмиг перед ними просунулась лошадиная морда — как раз между Ртутью и его лицом. Она облегченно запрыгнула на спину скакуна и закричала:

— По седлам, леди! Здесь что-то не то, это чары! Не может один человек быть тремя нашими женихами! По коням, и быстрее смываемся отсюда.

Простим некоторую вольность выражений этой юной разбойнице, получившей воспитание на полях сражений и в обществе диких мужчин.

— Как это — по коням? — проворковал Джеффри, устремляясь к ней и с мольбой протягивая руки. — Ах, неужели ты покинешь меня теперь, в такой момент, после всего, что между нами было? Меня, так страстно жаждущего тебя, сгорая огнем нетерпения и страсти, меня, живущего лишь одной надеждой — коснуться твоей нежной кожи, вкусить твоих уст!

Корделия заставила себя повернуть голову в сторону.

— Ты не имеешь на это права, потому что Ален никогда не говорил таких слов прилюдно!

— Коснуться кожи и уст? — с негодованием воскликнула Алуэтта. — Разве так говорил Грегори со своей сестрой? Только передо мной он произносил такие слова!

— Это не Грегори, а Ален!

— Это ни то ни другое! — окрик Ртути прозвучал рядом с ними, как удар бича. — По коням, пока не поздно, леди, это чародейство — он хочет проникнуть в наши души!

Голова Корделии дернулась в сторону, как будто от пощечины. Она метнулась к лошади и забралась в седло, невзирая на все обольщения Алена, разворачивая к склону, с которого они только что спустились.

— О прекраснейшая из прекрасных, не покидай меня! — взывал к ней Ален, так же как Джеффри к Ртути, а Грегори — к Алуэтте. Уже вставая в стременах, она колебалась, желая хоть на миг обернуться к возлюбленному, увидеть его лицо, в котором была сила и беззащитность…

— Вперед, леди, не оглядываться! — доносился отрезвляющий, как вода из колодца, голос Ртути. — Что бы это ни было, оно не имеет отношения к нашим женихам. Это не твой Грегори, не мой Джеффри и не твой Ален, Корделия. Быстрее скачите отсюда, чтобы спасти свои жизни — и свою любовь!

Забросив ногу на луку седла, Алуэтта оглянулась, затрепетав. Вместо ее жениха перед ней стояло… — она тут же отвернулась, не в силах открыть страшную правду остальным.

— Вернись! Не оставляй меня в этом тумане!

— Не оглядываться! — предупредила Ртуть сквозь сжатые зубы, — что бы он ни говорил.

— Алмазы потеряют свой блеск, еда станет безвкусной, соль моря станет пресной когда ты покинешь меня! Вернись, посмотри на меня, склонись ко мне, пусть даже это будет последний поцелуй!

— Не оглядываться, — упрямо твердила скакавшая рядом Ртуть. Глаза ее были в тумане слез, но она не переставала убеждать подруг: