А. Живой - Семь верст до небес Страница 33

Удивился Арсен рассказу сему рассказу, а более всего тому, что расстоянье, которое проскакал он на коне быстром, показалось ему малым, а на самом деле то был месяц пути. Значит не обманула его Зувейле сладкоголосая и силен был в колдовстве невидимый султан Бендин. А раз сбылось одно предсказание, сбудется и другое. Посмотрел на небо черное ночное Аресен и увидал звезду единственную, что зажглась в то мгновение путеводным светом над песками бескрайними. Возликовали сарацины и пустились в путь за Арсеном храбрым, которому звезды открывались. И теперь уже Иорнанд чернобородый ехал рядом не зная дороги и во всем ему был преданным слугою. Очень скоро выехал отряд сарацинский с караваном к нагорью Ахаггар, а оттуда уже десять дней пути оставалось сквозь пески раскаленные до хребта горного, что прозывался Западный Эрг. А оттуда уже совсем близок был путь до Грандахарга, столицы Кабашона, властителя земель мавританских и многих других. Потому в конце концов вернулись они домой с поживой великой, хоть и умерла половина войска в пути от жажды неминучей. Но смерти той Кабашон не заметил вовсе, ибо дух ее был приятен властелину, а за золото и храбрость он был доволен Арсеном и велел устроить в честь того праздник шумный. О встрече своей с Зувейле и предсказании странном не сказал Арсен ничего.

С той поры не успело минуть и трех лет, как задумал Кабашон хитрый новый поход в земли славянские, в которых видел он угрозу растущую от князей русских и богатырей многих, что не боялись сарацин его верных. Много золота скопилось уже в землях тех, но не столько золота жаждал Кабашон, сколь хотел умертвить он страну обширную, что жила по своим законам и его знать не желала, как хозяина. Кликнул клич Кабашон и скоро собралось великое воинство разноплеменное на брегах моря средь земель лежащего. И настал час, когда отправил в поход бесконечный славный воинство свое Кабашон и сам вместе с ним отправился, взяв с собой Арсена храброго.

И вот ступили они уже на земли прибрежные, из коих путь лежал дальше в земли славянские посуху и по рекам полноводным, растеклось по брегам воинство мавританское, расползлось, словно тучи саранчи. И стоял Кабашон на брегу, вперив взор в дали туманные, за которыми враги его жили пока ни о чем не ведая, и билось от того сильно в предвкушении смертей многих сердце его злобой полное. И смотрел в даль с тревогой Арсен храбрый, стоя рядом, ибо помнил он о предсказании.

Насладившись видом первых земель захваченных, снова сел Кабашон на корабли чернотелые и пустились они дальше вверх по рекам с половиной войска сарацинского к самому сердцу земель славянских, предавая огню и мечу все селения встречные. Были в том войске сарацины из рода Сегри с Лавритасом во главе, Алабесы с Иорнандом в предводителях, и Альморади под началом Гаруса. А вторая половина воинства огромадного под началом Отера, предводителя рода Гомелов, и Абенсеррахи с Рамом во главе, двинулась путем пешим покоряя все страны, что на пути ее лежали, устилая путь тот трупами многочисленными.

В тот самый день и час появились в землях князя киневского Вельямира посланники Кабашоновы – звероголовые рыцари из темного рода. И велели ему идти немедленно к князю новгородскому Юрию Дориановичу и стать в ополчение Новагорода, что последней крепостью будет на пути мавританского воинства к Солнцеграду. И пошли воины подлые Вельямира и принял их Юрий Дорианович в войско свое и доверил защищать тылы Новгородские.

Глава 9. Совет у Великого князя

С той поры, как отряд богатырский покинул леса колдовские потеряв одного Алексия только, минуло много дней. Лешие, в схватке жаркой побитые, на глаза боле не показывались, разбежавшись кто куда по закоулкам лесным, потому богатыри русские спокойно путь свой дальний совершали. Ехали они через поле высокотравное. А погода в ту пору стояла теплая, солнцем богатая.

– Сколь ехать-то нам еще, брат Усыня? – вопросил богатыря-предводителя один из ратников, вглядываясь в даль синюю, где дорога петляла меж полей и исчезала в лесу широком.

– Да недалече уж, – ответствовал Усыня, – верст шестьдесят с гаком, да гак еще в половину того, ну а там, глядишь, и с князем Солнцеградским попируем.

При словах этих небо над головами всадников потемнело вдруг, словно ночь наступила в одно мгновение. На солнце, высоко в небе висевшее, наползла огромная туча, на медведя похожая.

– Никак опять дождь будет, дяденька? – спросил Дубыню ехавший сзади ратник Михайло. Дубыня-богатырь поднял голову и посмотрел на небо.

– Может и будет, – ответил он, подумав, – А может и нет.

Вдруг черногривый конь его заржал громко и встал, как вкопанный. Конь Усыни тоже словно врос в землю рядом. Подивившись немало и осмотревшись, богатыри увидали то, что даже коней богатырских, к шуму сечи приученных, испугать сумело. Посреди дороги стоял огромный волк. Шкура его мохнатая бурым цветом отливала, словно и не волк это был вовсе, а медведь. Из пасти оскаленной торчали клыки огромные, крови алчущие. А глаза свирепые на людей смотрели выжидаючи.

– Гляди-ка, – удивился даже видавший виды Усыня, – вот это Тварь! Этот и быка повалить сможет.

Волк, словно расслышав слова богатырские, зарычал негромко. И едва услышав это, ратники, позади Горыни с Усыней находившиеся, стали в бой рваться.

– А ну я его сейчас палицей! – воскликнул Михайло и уже хотел было броситься на волка, но Усыня осадил горячего воина.

– Обожди, боец. Что-то не нравится мне зверюга сия. Может и не волк это вовсе.

– Да ну?! – удивился Михайло, но палицу опустил. – А кто же это, дяденька, коли не волк?

– Не все то волк, что волком кажется, – пробормотал Усыня себе в усы богатырские, – сдается мне, – оборотень это лесной.

Волк осклабился и поднял на Михайло злые желтые глаза. Из открытой клыкастой пасти снова послышалось рычание. Кони богатырские, хоть и были ко всему приучены, чуть прочь не бросились. Еле-еле ратники их утихомирили, и стоять заставили.

– И точно дьявол какой-то, – сплюнул Михайло сквозь зубы, – враз коней взбаламутил. Дяденька, дозволь я его на тот свет отправлю!

– Гляди, как бы он тебя туда вперед себя не впустил, – молвил мудрый Дубыня-богатырь. – Дайте-ка мне стрелу каленую.

Взял Дубыня стрелу, натянул лук тугой, да прицелился. Волк же не шелохнется, все стоит и смотрит на Дубыню, словно нарочно смерти просит. Да в глазах его насмешка бродит. Запела тетива каленая, засвистела стрела быстрая и вошла в сырую землю, аккурат в том месте, где волк стоял. Только его и след простыл к тому времени, будто и не было никого на пустынной дороге, акромя богатырей странствующих. Приумолкли ратники, очи в землю потупили. Что сказать не знают. На Усыню с Дубыней глядят, ответа ждут. Первым тишину Михайло нарушил: