Вера Огнева - Кольца Джудекки Страница 33

И рожа надвинулась. Красная, квадратная, наискосок перерубленная шрамом. Глаза - полыхающие белые щели:

- Нюни не распускай, - просипела рожа. - Заткнись и сиди спокойно. Думать мешаешь.

Времени хватило только на замах. На отлете руку выкрутила дикая, рвущая болью сила, заломила и послала вместе с остальным организмом к дальней стене.

Соприкосновение же с холодной, твердой поверхностью, хоть и вышибло дыхание, зато вернуло в норму мыслительный процесс.

Не чинясь, Илья сел прямо на пол. Задница, конечно, подмерзнет, зато коленки отдохнут. Да и в голову на холодке, возможно, что иное придет, кроме слепого бунта. Не приходило. Сколько ни думал, перед глазами маячила гладкая оливковая физиономия бритого, мытого г-на Алмазова. А на ней, одновременно: сочувствие и угроза, и предупреждение, и намек на неиспользованные по глупости, по интеллигенсткому недомыслию возможности. Стало еще гаже.

Теперь Сергей как волк ходил вдоль решетки. Шесть шагов в одну сторону, шесть в другую.

Кажется, на Илью в городе Дите вполне и безоговорочно подействовал единственный принцип: не верь. Он, разумеется, не верил г-ну Алмазову, не верил Иосафатке.

Лаврюшке - и подавно. Но он не верил и Мурашу. Не мог понять вечно сонного, молчаливого, изначально непонятного Руслана. Он не верил Сергею, несмотря на то, что тот сделал для Ильи в городе Дите едва ли не больше всех остальных вместе взятых. Ну, не верил! Вокруг него шла жуткая игра в хоровод, где участники, взявшись за руки, стоят спиной к водящему, а тот должен хлопнуть по той спине, обладателя которой считает своим другом. Условие: ошибешься - обернувшийся монстр, тебя сожрет. Мало просто сожрет, будет употреблять медленно, по кусочкам, с прибаутками.

Илья впал в короткое забытье, но быстро проснулся. После пытки осталась боль в конечностях. Холод щупальцами поднимался снизу к лопаткам. Ладно хоть в голове чуть прояснилось. Встал. Осмотрелся в темноте. Вот так вот! В темноте!

Осмотрелся! Не прошло, осталось, возможно, на всю жизнь. Сергей спал, подстелив под бок куцую, но теплую куртку. Колени подтянул к подбородку. Посапывает настороженно. Стоило Илье подняться, зашевелился, сопение сбилось. Битый волк.

Такой и во сне наблюдает. За врагами и за друзьями. На той стороне, за решеткой тоже спали. Факел не горел. Чего тратить огонь? Ночью все должны спать. А что осужденному захочется при свете провести последние часы жизни, кого волнует?

Порядок. Ордунг! Мать его…

Когда-то Илье в руки попали "Колымские рассказы" Шаламова - клубок из вен, артерий, нервов и колючей проволоки. Они порастали друг в друга. Колючка жалила и рвала сосуды, а они ее питали. Симбиоз - как формула выживания. Вот и он, Илья, уже не верит, еще боится, и пока не попросил. Там выжили только те кто смог, - смог! - воплотиться в формулу, стать симбиотом мрака. Но это значит: перестать быть человеком…

А я не хочу!

А здесь - Ад. Не хочешь - не ешь.

Наконец дошло - он отчаянно, до спазмов, до тошноты боится завтрашнего дня. От того и на Сергея вызверился. Иш, лежит себе, полеживает на полу как на перине.

Тебе бы, - новопроявленцу, без адаптации, без понятий, - так влететь. Без году неделя в славном городе Дите, и уже очистные.

Сука ты, Илья Донкович! Слабовольная сука. Над собой трясешься! А над кем еще?

Вот-вот! Дома, в той жизни, тоже в основном над собой трясся. По тому трех жен развел. Или жизнь развела? А детей не завел. Не завелись? Работа, работа, работа…

Накачивай адреналин, чтобы из ушей фонтаном. Оперируй. Так никто больше на тысячу верст окрест не умеет. Выздоравливайте-ка ребята. Ух, как хорошо, когда ты прав. Когда кругом прав, когда они на ноги поднимаются, - даже те, кто и не должен был, - встают, и стройными рядами - на выписку. И ангельский хор: слава!

Слава! А дети, они ж маленькие, теплые, домашние. К ним бежать надо, на руках носить. Ручки к вечеру устают. Лучше лежать перед телевизором. Нет, не так - телевизор никогда не любил - лучше иметь свободу выбора: посмотреть с очередной женой мыльную оперу, или почитать Курсанова, покопаться, помыслить. Не долго. Не обязуясь ни жене, ни книге. Ни кому!

Дожился - попал в Ад.

Значит, все по справедливости! Отбываю наказание за эгоизм в особо изощренной форме. Бессрочное, хочется заметить, наказание. Без права на возвращение, на исправление ошибок в том мире. Ошибки можно исправлять только в этом, единственном теперь для тебя, Илья Николаевич, бывший человек.

Опять не так. Это Ивашка - бывший, Лаврюшка, Иосафат - бывшие. А Сергей? Да, пошло оно, все! Он меня не предавал. Я его тоже - не должен.

А вдруг это вторая попытка, которая дается только некоторым избранным?

Переиграть, прожить другую жизнь, не прикидываясь, не изворачиваясь… без лжи себе; не нянча собственное самолюбие, эгоизм, лень?

Смерть? Черт с ней! В Аду бояться смерти, по меньшей мере, глупо.

Он тоже снял куртку, расстелил на полу, улегся, свернувшись в позу эмбриона. И самое странное, почти мгновенно заснул.

- Кто бывал на очистных - шаг вперед.

Из короткой шренги выступили трое. Кто такие, видел ли раньше - не понять.

Маргинальные ремки всех ровняли под одну гребенку. У одного из под рваной куртки выглядывала до неприличия грязная рубаха из папира. Когда-то была новой, невообразимо мягкой на ощупь, белой. Затаскал.

Илья неосознанно постарался навести порядок в собственной одежде: отряхнул куртку, отколупнул шлепок грязи с рукава, и суеверно остановился: обираться - на тот свет собираться; замер, прислушался к рыку разводящего, медленно шествовавшего вдоль строя. Те, кого миновало, даже на вид становились мягче.

Расслаблялись. Что значит - пронесло. Мимо Сергея мужик прошел, не глядя; бурчал себе под нос, низко как троллейбус на старте. Рядом с Ильей остановился, посверлил мелкими в отечных складках глазками.

- Первый раз?

- Первый.

- Тогда…

Илья подобрался. Не прав был Сергей. Его, Илью, поставят в первую партию, в верные смертники.

Разводящий, потянув время, мотнул головой вперед:

- Туда хочешь?

Илья стоял, натянутый как струна, молчал и смотрел вдаль. Разводящий знает, что ему страшно. Не может не знать. Чего же тянет? Так велели, или сам придумал?

Удовольствие получает от чужих мук? Таких Донкович ненавидел, без разбору там ли, тут ли.

Не дождавшись ответа, разводящий, наклонился; пахнуло кашей, местным пивом:

- Велено на выбор, либо сам пойдешь, либо твоего товарища отправят. Тебе решать.

Сволочи!…жуткие, кровавые раны на лице, на руках, на животе; рубец на месте глаза… Заживет быстро, а что на человека не будешь похож, кому то в городе Дите надо?