Алекс фон Готт - Белый Дозор Страница 34

— Бгеэээ, — завопил Квак и обмочился со страха. Глинкин подтащил его к себе вплотную, приподнял над полом (с брюк Квака капало) и уставился на него своими изумрудными, нечеловеческими глазами.

— Знаешь ли ты, Саша, что страх имеет вкус, и у каждого человека он свой. Интересно, какой он у тебя?

Метаморфозы, произошедшие с Глинкиным, были поразительны! Он высунул язык, и тот оказался длинным, словно у жабы, которая, «стреляя» им в две-три длины своего тела, добывает мух и комаров. Язык, изгибаясь в разные стороны, словно безголовая и безглазая змея, облизал лоб Квака, обвил его шею, конвульсивно сжался, чуть не сломав Кваку кадык. Затем, точно хотел показать, на что он, в случае чего, способен, ослабил хватку и вполз обратно в рот своего хозяина. Было решительно непостижимо понять, где он там помещается!

— Твой страх на вкус, словно коровья лепешка, — Глинкин засмеялся так же, как каркает на суку нахальная ворона: громко и противно, — твой страх, как ты сам: мерзкий продажный подлец. Жалкий человечишка! Ты любишь получать от меня денежки за свои доносы, а настоящую работу выполнить боишься?

— Господи, господи, — бормотал Квак, находящийся на грани помешательства. — Отче наш, сущий на небеси…

— Заткнись, на меня твои дешевые наговоры не действуют. Я жил задолго до того парня, который их придумал, — презрительно цыкнул на него Глинкин и разжал кисть. Квак рухнул на пол и лежал, не подавая признаков жизни, лишь правое плечо его чуть поднималось-опускалось, указывая на то, что продажный заместитель директора жив и дышит. Глинкин продолжал сидеть, словно курица на насесте, и смотрел на Квака с тяжелой ненавистью.

— Ладно, хватит ломать комедию. Поднимайся, здесь тебе не гостиница. Вот так-то будет лучше, — удовлетворенно констатировал Михаил Петрович, видя, что Квак пытается медленно встать, держась обеими руками за стул. Наконец ему это удалось, и Квак сел. Он избегал смотреть на своего преобразившегося явно не в лучшую сторону благодетеля, судорожно и неровно дышал, периодически то прижимая правую ладонь к левой половине груди, то, наоборот, левой проверяя пульс на правом запястье.

— Что? Сердечко шалит? Крепчать надо, вот и не будешь в штаны дуть, — насмешливо посоветовал Глинкин и снова по-прежнему закаркал.

— Простите меня ради бо… — Квак, сообразив, что чуть не сболтнул лишнего, осекся.

— Нормально, валяй! — разрешил Глинкин. — Ты хотел сказать «ради Бога»? Так в чем же дело?

— Я подумал… С вами что-то произошло… Вы стали такой, такой…

— Ага, — кивнул Михаил Петрович, — стал. Дальше что?

— Просто я подумал, что вы разозлитесь, если я Бога помяну, — набравшись храбрости, сказал Квак и опасливо втянул голову в плечи.

— Бог, Саша, тебе неведом. Для тебя это просто слово. А всё же скажи, тебе какой Бог ближе: с рогами или без?

— Да что вы, Михаил? С рогами-то — это вовсе и не Бог, это чёрт — с рогами-то, — вновь судорожно сглотнув, произнес Квак.

— Чё-ерт, — нараспев произнес Глинкин, — дурак ты, Квакушка. Бог с рогами в цепях, в Навьей темнице томится, и я, его верный слуга, сделаю всё, чтобы приблизить его свободу. За это награду получу самую высшую, буду вечно жить. Не веришь глазам своим, дурачок? Так посмотри на меня еще раз. Что видишь?

Квак несмело поглядел, встретился с Глинкиным взглядами и, в ужасе закрыв глаза ладонью, простонал:

— Не могу, жжет всего морозом, сердце стынет…

— Как думаешь, просто так это со мной свершилось?

— Н-не знаю.

— Плохой ответ.

— Думаю, не просто так.

— Думаешь, я тебя стану упрашивать, чтобы ты всё сделал, как я тебе велю? А может, я просто убью тебя? — Глинкин раздулся, превратился в шар, костюм на нем затрещал по швам.

Квак задрожал, как маленькая озябшая левретка, лишенная своего стеганого пальтишка.

— Простите, простите меня. Я все сделаю, конечно!

Глинкин на глазах вернулся в прежние свои размеры, ловко перекатился по спине назад, уселся за стол, довольно потер руки.

— Славно, что ты все-таки не совсем кретин. Хотя я не встречал ни одного кретина, который не любил бы свою жалкую, никчемную жизнь. Знал бы столько, сколько теперь знаю я, так не боялся бы. Человек продолжает жить после смерти, умирает лишь тело его, и память ему стирают там, — он ткнул пальцем в небо. Хочешь продолжать жить в своем теле, не стареть, всё помнить и бесконечно наслаждаться, тогда выполнишь службу, которую требуют от нас рогатый бог и его Черная Супруга, великая Мара-Мать, в Смерти Владычица.

— Да, да, — затряс головой Квак, — я всё сделаю, всё.

— Тогда слушай. Мне нужно, чтобы ты временно испортил в криохранилище терморегулятор. Думаю, это несложно. Давай-ка подумаем вместе, как это лучше сделать.

Глава 6

Чекушка — Уснувший милиционер — Криохранилище — Жаба-вредитель — Благими намерениями вымощена дорога в Ад — Откуда в Атлантиде… таблица Менделеева — Стена огня и Черная рать

НИИСИ пустовал. Алексей, который до этого, в течение нескольких месяцев, сутки напролет проводил на работе и того же требовал от остальных, своим указом вновь ввел пятидневную рабочую неделю и строго-настрого в шутливой, разумеется, форме запретил кому-либо показываться в институте раньше понедельника:

— Идите и прильните к женам и мужьям своим, и к детям своим, и к бабкам, и к дедкам, и к тварям домашним, ибо так говорю я, ваш директор, и глас мой да услышан будет всеми, — стараясь сохранять серьезную мину, сказал он в конце своей поздравительной речи перед сотрудниками НИИСИ на итоговом заседании, посвященном созданию прототипа.

— Да будет воля твоя, Моисей, — хором ответили ему его умные и начитанные сотрудники.

Потом был фуршет и много веселья, и все были очень довольны, обнимались, пили вино, смеялись, поздравляли друг друга и, конечно, особенное внимание уделяли любимому директору. Но Алексей, по своему обыкновению, только руками разводил:

— Рано нам с вами радоваться, товарищи дорогие. Ведь готов еще только прототип, еще недоработан препарат. Нельзя останавливаться, необходимо срочно идти вперед. Сейчас месяц отдыха по выходным, а потом готовьтесь. Я вас вскоре ненадолго покину, подлечу нервишки, а вернусь из отпуска — и здравствуйте, бессонные ночи на работе.

— Куда собрались, Алексей Викторович? В Ниццу? — шутливо спросил кто-то.

— Да куда там! — улыбнулся Лёша. — На Волхов, к дядьке, папиному брату младшему, порыбачить хочу, пока не совсем еще похолодало. Он меня каждый год зовет, а я все отнекиваюсь. Пора уважить старика.

Разошлись около полуночи. Лёша отпустил машину за несколько кварталов до дома, захотелось пройти, подышать прохладным сентябрьским воздухом.

— Так что, Алексей Викторович, действительно, до понедельника, что ли? — недоверчиво спросил его шофер.

— Да, Виктор, до понедельника. Пролетариат желает гулять с гармошкой и наяривать на балалайках водевили и мазурки господина Камаринского, — отшутился Лёша.

— Не переусердствуйте, Алексей Викторович, — напутствовал Лёшу шофер и укатил. Ему тоже надоело постоянно спать в автомобиле. Супруга ворчала, что он-де, старый черт, нашел себе зазнобу, и успокаивать ее всякий раз было длительным и напряженным процессом.

— С кем усердствовать-то? — пробормотал Лёша, глядя, как в темноте уменьшаются красные диодные фары «Ауди». «Лучше бы мне было, Мариночка, ничего не знать. „Меньше знаешь, крепче спишь“, как это правильно в данном случае! Думал бы я себе, что ты с кем-нибудь счастлива теперь, ждешь ребенка… Хотя, разве мне было бы тогда легче? Пожалуй, да. Легче думать, что ты жива и здорова, и счастлива, хоть и не со мной».

Маме Лёша решил ничего не говорить. Пусть думает, что у сына просто не сложились отношения «с той девочкой». Мама хорошая, она просто перестала вспоминать Марину при сыне. Неторопливым прогулочным шагом идя к дому, Лёша подумал, что обязательно должен разыскать могилу любимой.

«После возвращения, всё после моего возвращения, — остановил он сам себя. — Больно, тяжело, обидно, но ее я уже не спасу, а миллионы жизней зависят сейчас только от меня. Как там у Стругацких? „Трудно быть Богом?“ А когда ты не Бог, а тебя заставляют выполнять его задачу, то это каково? Легко? Что-то ты, Спиваков, стал в бабу превращаться, — одернул себя Лёша. — Соберись. Для дела, что я задумал, такие мысли — никчемный балласт. Как ведет себя Бог? Наверное, он просто идет туда, куда задумал, и не обращает внимания на обстоятельства. Да и могут ли у Бога вообще быть какие-то там обстоятельства? Может ли Бог зависеть от обстоятельств? Или он настолько совершенен, что всё, каждую мелочь, предвидит наперед? Какая ерунда! Да ведь Бог сам и создает обстоятельства, как всё, что он создал в этом мире. В том числе и камчатский мох — это его промысел. Никто не знает, что я лечу на место гибели Саи, ни одна живая душа, если, конечно, не считать авиакомпанию и программу бронирования билетов, благодаря которой из моего плана ничего секретного так до конца и не выйдет. Но я всё равно никому не скажу, пожалуй, кроме генерала Войтова и Александра Кирилловича Квака, а уж потом, когда вернусь и удастся превратить прототип в настоящий эликсир жизни, то в тайнах не будет никакого смысла: вещество из этого мха войдет в формулу препарата и придется доказывать комиссии, что это природный компонент, а не случайно полученное в результате научной ошибки химическое соединение. Такое „случайно“ не бывает. Только бы мне найти. Я очень надеюсь найти этот мох. Ведь не может быть так, чтобы рос, рос, и весь его разом засыпало. Одно дело — исчезновение после ядерного взрыва, но ведь простой оползень — это сущая ерунда в сравнении с этим», — подбадривал себя Лёша, проходя через соседний двор. Он предвкушал уже чай и любимую кровать, но тут вдруг сами собой вспомнились слова той песни (знал бы он, кто такая эта певица и с кем сейчас она сидит рядом, греясь у костра!):