Вадим Крабов - Заговор богов Страница 34

На лице тирского владетеля нарисовалось огромное облегчение, словно он тянул, тянул повозку в гору, знал, что так надо, но упорно не понимал зачем. Теперь все выяснилось.

Князь нарочито медленно, успокаивающе, взял амулет и безразличным тоном поотвечал на горячечные выкрики молодого человека. Рус узнал тот голос, голос вылеченного им от слабоумия Асмана-младшего. «Это сколько прошло-то? — невольно задумался он. — Черт, совсем потерялся. Пять лет точно… не, шесть. Как время бежит, господи!», — о какой-то там опасности для себя или тестя — не беспокоился совсем.

— Никого из телохранителей не беру! — высокопарно произнес Пиренгул, отдавая секретарю амулет. — Иду к этому сопляку один. Зять, сопроводить не желаешь? — это сказал уже гораздо тише.

— Ко второму зятю? — уточнил Рус и продолжил громко, чтобы и за пределами шатра, не защищенного «глушащими» Знаками, было слышно. — За любимым тестем я хоть куда! С ним я никого не боюсь! — Подмигнул князю, обозлившемуся на сарказм, без сомнения, понятый всеми приближенными (Это наоборот — с Русом Пиренгулу бояться нечего). — Куда идти? — спросил уже тихо.

— В дворцовый парк напротив парадного входа, — сквозь зубы прошипел Пиренгул, еле удержавшись от «вспышки». Выдохнул горячим паром и продолжил спокойнее. — Я сам «жерло» создам. Пусть ты для них станешь сюрпризом.

— Тогда я следом, не потревожив Силу, в кустики, которые слева от главного крыльца. — Негромко предупредил Рус. Пиренгул серьезно кивнул и вскоре под ним загорелось «жерло вулкана».

Асман-младший (не дававший клятву не оспаривать княжение Пиренгула) толкнул речь перед толпой. И его слова были весомо подкреплены повозками, забитыми вкусно пахнущей снедью. Народ носами потянулся к отряду асманитов, числом два десятка. На белоснежном единороге сидела замотанная в красивый голубой башлык женщина, в которой легко угадывалась средняя дочь Пиренгула Мерильгин — жена Асмана-младшего. Тогда, при принятии венца, идея женить наследника Асмана Второго на собственной дочери, пытавшейся убить Гелингин, показалась Пиренгулу очень заманчивой. Сегодня, смотря на возмужавшего Асмана, державшего в правой руке саблю, а в левой кинжал — князь сомневался в том решении. Как-никак зять, близкий родственник, убивать которого было, по крайней мере, неприятно. А надо.

Вызов был брошен по всем правилам. Пиренгул, как ни крутился, отказаться не смог — слишком сильны и законны права противника на венец. И так как претендент не был склонным к Силе, то и смерть свою принять должен был не от магии — о чем и состоялся договор на площади под самым крыльцом. Решение скрепили клятвами Богам и Предкам. Громыхнуло. Что в ответ на клятву было явлением редким. Все. Гвардейцы, во главе с кусающем губы Рахмангулом, вперемежку с десятком охранников Асмана (эх, мало их Танагул порезал!) растащили толпу, оставив пустое, мощеное красно-коричневым камнем пространство шагов пятьдесят в диаметре.

Настраиваясь на почти забытую, чисто фехтовальную схватку, отец бросил хмурый взгляд на дочь и закаменел. Такого презрительного торжества, такого уверенного предвкушения победы, такой радости от предчувствия скорой смерти (неясно чьей, но Пиренгул серьезно заволновался) он не видел давно. На лице родной дочери — не ожидал и не желал разглядеть такое.

«Эх, надо было раздавить змею», — с поздним сожалением подумал князь и едва не пропустил ловкий выпад молодого Асмана. А сердце разрывалось: Мерильгин, несмотря на всю её подлость, он любил. Пусть она себе и воображала обратное.

Вскоре Пиренгулу стало не до сторонних рассуждений. Атаки претендента становились все быстрее и точнее, а вот его ответы наоборот, замедлялись, будто он сражался в толще воды. Волна бешенства чуть не прожгла нутро опытного воина-мага, однако самопроизвольный вход в транс, чем он грешил и с чем всю жизнь безуспешно боролся — не получился. Более того, не получилось провалиться в транс и сознательно. Сердце мага-Пылающего пронзил ледяной кинжал беспокойства.

Хвала богам, Асман-младший, не желая того, спас ненавидимого им Пиренгула от позорной паники — боль от серьезных ранений остудила горячий характер мага. И тогда он обратил внимание на странную ауру Асмана, на эту светящуюся оболочку, которую раньше попросту упускал из вида. Это поле, имеющее свойство отталкиваться от предметов, в этот раз вело себя иначе: оно растягивалось, пытаясь захватить в свои объятья ближайшего человека — Пиренгула. И чем сильнее было это обволакивание, тем медленней мог двигаться князь, лишенный основного своего преимущества — входа в магический транс. Собственно, так же, «приглаживанием» ауры мага и действовали антимагические браслеты, огромный вклад в создание которых вложили Целители — чуть ли не единственные специалисты по аурам.

«Подонок! Это нечестно! — остервенело думал сам далеко не праведный Пиренгул, чувствуя, что проигрывает.

Он не смотрел в глаза противнику, он выхватывал взглядом ноги, говорящие куда последует следующий удар, и руки, пытающие замаскировать направление этой атаки. На среднем пальце правой кисти Асмана сидел обычный целительский перстень, которые часто использовали богатые не-маги, дабы хоть немного сравниться со склонными к Силе в управлении токов своего тела. Только этот перстень обладал уж очень сложной вложенной структурой и Силой Эскулапа веяло от него очень сильно, буквально сдувая чувствительную натуру мага-Пылающего. — Ну, Рус, родной ты мой, любимый мой зятек, где ты?! На тебя одна надежда», — нет, помимо этого Пиренгул еще всерьез молился Пирению, только… божественная помощь, если и случится, то совсем не факт, что сыграет в пользу молящегося.

А «любимый» зятек, не подозревая об этом своем гордом звании, сидел в кустах, куда пришел как можно аккуратнее, предварительно слетав через слияние с Силой и сняв новые координаты. Он смотрел на амулет Асмана и думал: «Не иначе магистр-Исцеляющий ваял — не меньше. Стоит — мама не горюй! Эндогорские уши не то, что торчат, они… они… просто вопят о своем присутствии! М-да, будет тестю наука о хитрости. Ну что, Дармилей Разрушитель, думаю, пора тебе. Хлопни от имени предков. От настоящих не дождешься: ушлые эндогорцы формально клятву не нарушили. Недалекий Асман абсолютно уверен, что перстенек у него разрешенный, фехтовальный», — и Великий шаман «хлопнул».

С диким загробным завыванием, в котором с трудом угадывались слова «Не гоже клясться Предками и нарушать сию клятву… молокосос», — последнее слово, впрочем, описывается свидетелями неуверенно, из «центра неба» ударил вихрь и размозжил Асману десницу. Вслед за этим Пиренгул, слово очнувшийся от долгой спячки, разрубил тело зятя. Многочисленные свидетели рассказывали: «От плеча до пояса. И это кавалерийской саблей с обычным „пробивающим“ Знаком! Силен, князь. Асман так и распался на две половинки. И сразу же загрохотало и сразу же ударил ливень такой, какого я и не помню, уважаемый. Полная победа князя случилась! Править по-прежнему будут сарматы», — чего в последнем выражении было больше: одобрения или сожаления — оставалось неясным.