Наталья Гладышева - Такой любви не бывает Страница 34

У кабинета в ожидании своей очереди пришлось постоять. Подождать. Рядом стояла очередь на маммографию из пяти молчаливых женщин. Самая молодая из них привлекала внимание. Очень. Одна грудь у нее была столь непропорционально велика, что хочешь, не хочешь, я все время косилась в ее сторону. Ко всему прочему на руках она держала маленького (около года на вид) спящего ребенка. Да уж. Вот кому не позавидуешь это точно. Некому оставить дитя, чтобы спокойно провести время в центре. Она привлекла мое внимание еще и тем, что следом за ней пришла бабулька. Из разряда тех, кто готов поговорить обо всем и обо всех. Без малейшего присутствия такта, она дернула молодую маму за рукав и поинтересовалась громким шепотом:

— Грудью кормишь да? — получив в ответ подтверждающий кивок, она продолжила. — Знаешь, у моей покойной дочки такая же беда была. Кормила грудью, одна сторона становилась все больше и больше, когда внучке исполнилось два года, она пошла проверилась. Оказался рак. Так и умерла, не смогли спасти. Так что хорошо, что ты вовремя решила показаться. Тебе еще может повезти.

Ответа, кроме испуганного взгляда, от молодой женщины она не получила, и замолкла, не найдя отклика ни в ком больше. Вся очередь после этого разговора стала тайком коситься на молодую маму, кто сочувствующе, кто просто с любопытством. А мне же стало тошно, от тупости людской. Бедная девочка и так, скорее всего ночей не спит, ломая голову над тем, что с ней происходит. А тут ее эта бабуля практически своими словами на том свете прописала. Бедняжка теперь будет волноваться еще больше. Ужас. А если это действительно окажется рак? То, что будет с ребенком? Ей даже некому его оставить, для того чтобы на обследование прийти. А я еще себя несчастной считаю. Мои горести ничто по сравнению с ее проблемами.

За всеми этими событиями незаметно подошел и мой черед заходить. Когда назвали мою фамилию, я вздрогнула и нерешительно прошла в кабинет. Да уж агрегат впечатляет. Сразу возникает ассоциация с каким-нибудь пыточным средневековым прибором. А была не была… Надеюсь живой отсюда выберусь. Авось не съедят.

Забавные вещи происходят со мной. Что ни день, то новость…. Огорошили. Ничего не скажешь. Как не хочется ложиться в больницу. Но раз диагноз столь серьезен, то не стоит рисковать. Задерживаться у диагностического центра не стала. И так целый день убила на него. Еще и голова разламывается, да подташнивает, да головокружение… Ничего чего-нибудь съем и сразу станет легче.

Не знаю почему, но меня потянуло в тот парк, где мы целовались с Михаилом. Головная боль напомнила мне, что нужно поесть, и я купила хот-дог в уличном лотке. Через не хочу, запихала в себя булочку с сосиской. После спустилась в метро и доехала-таки до места работы. Теперь немного пройтись и я окажусь на месте назначения.

Меня одолевали мысли о каких-то мелочах. О тапочках, которые следовало бы купить, потому что мои любимые поистрепались. О том, какую ночную рубашку с собой взять. О том, что следовало бы не забыть зубную пасту и расческу. Да и салфетки влажные пригодятся. И мыло. И упаковку с пакетиками чая. А еще понадобится кружка. Незаметно, за размышлениями я углубилась в парк. Почему-то я не удивилась, когда меня окликнул знакомый голос.

— Галина, постой, — я безразлично наблюдала, как ко мне приближается высокая фигура в серой куртке и серых же джинсах.

Равнодушно отметила про себя, что ему идет этот цвет. Спокойно подняла глаза и столкнулась с серьезным взглядом темных глаз.

— Нам надо кое-что обсудить, — Михаил опять не улыбался.

— Давай обсудим, — равнодушно ответила я, отведя взгляд в сторону.

Как странно. Когда между нами случился романтический момент, шел дождь. Сейчас же, когда романтикой и не пахнет, а пахнет просто объяснениями, светит яркое заходящее солнце. Да и, не смотря на хот-дог, болит голова и наваливается страшная усталость.

А хочу ли я знать? Зачем мне его объяснения? Имеют ли теперь они какое-либо значение?

Как пахнет скошенной травой! В этом парке следят за состоянием газонов. И как же этот запах напоминает о том, что скоро лето. Как впрочем, и жаркие лучи солнца намекают на то же обстоятельство. Зеленые листочки уже достигли необходимых для нормальной жизнедеятельности размеров. Зеленые, еще не успевшие покрыться городской пылью, они пока яркие, живые. Чуть позже, листья станут похожи на своих пластиковых собратьев, которые выглядывают из горшочка, подвешенного к крыше лотка с мороженным. Все превратиться в пластиковую декорацию. Впрочем, окружение разве не декорация к нашей повседневной жизни? Мы рождаемся на фоне декораций под название роддом, скорая помощь, улица, зеленые кусты и далее, можно перечислять до бесконечности. Мы живем на фоне декораций. Лето сменяет весну, зима осень… Декорации живут своей жизнью, а мы зачастую даже не успеваем обратить на них внимания, так мы спешим, так мы заняты. А чем мы заняты? Чем? Наверное, жизнью. Жизнью разной для всех. Жизнью своей и чужой, если с чьей-то нам приходится пересекаться. А вот остановиться и осмотреться мы догадываемся тогда, когда это уже для нас зачастую не имеет больше значения.

Что ж, для нашего с Михаилом разговора, декорации подобрались знатные. Зеленые деревья. Яблони все в цвету. Трава, ровная, скошенная. Без единого одуванчика, или еще какого сорнякового цветочка. Отличный фон для серьезного разговора.

— Я долго размышлял, достойна ли ты того, чтобы знать правду, — с этими произнесенными словами, на нас опустилась неживая тишина.

Исчезли звуки, и парк приобрел еще большее сходство с декорацией. Ни шума машин, ни щебетания птиц, ни лая собак, ни звука шагов. Тихо, как же тихо.

— И как? — в моих словах не было даже намека на иронию, я просто интересовалась.

— Ты имеешь право узнать многое, не все, — уточнил он, — а многое о том, что происходит. Тебя заинтересовал мой амулет? Так?

— Это твое дело какие камни носить какие нет, — задумчиво затеребила я сережку, — Но ты прав, мне интересно, откуда он у тебя.

— История долгая, — задумчиво произнес Михаил, — давай присядем.

Мы устроились на скамейке и замолчали. Каждый ушел в свои мысли. Я все к тем же старым тапочкам и зубной пасте. Мужчина думал о чем-то своем.

— Мне было восемнадцать, когда я решил жениться. Моей будущей жене тогда было всего шестнадцать. Родители были очень против нашего брака, но мы сумели настоять на своем. Через два года появилась на свет Викуля. Очаровательная девчушка. Каштановые волосики и карие глазки, — губы мужчины на секунду горестно сжались, и он замолчал, словно пытаясь справиться с чем-то внутри себя.