Александр Волков - Владигор. Князь-призрак Страница 34

Но гигант явно не спешил, как бы намеренно доводя нетерпение зрителей до последнего предела. Он подтянул штаны, ленивой походкой прошелся от стены к стене и, оказавшись под шипящим смоляным факелом, вдруг резко выдернул его из железного гнезда, поднял к потолку и приложил к бровям ладонь, как бы высматривая перед собой противника.

— Дай ему, Крыж! Порви ему пасть! Заколоти башку в задницу! Это ему не над убогим изгаляться! — послышались выкрики с трибун.

— Ну иди! Иди ко мне, не бойся! — прогундосил Крыж, держа над собой факел и пальцем маня к себе Ракела.

— Лучше ты иди, а мне и здесь хорошо! — усмехнулся тот, не двинувшись с места.

— Не уважает! — степенно протянул Крыж, обращаясь к зрителям. — Я с ним как с человеком, а он дерзит! Дерзит или не дерзит, а?

Крыж перехватил факел посредине и так быстро завертел его в пальцах, что пламя сперва чуть не погасло, а затем вспыхнуло с новой силой, образовав перед скуластым лицом гиганта сплошной огненный круг.

— Дерзит! Дерзит! — согласно заорали трибуны.

Когда шум пошел на убыль, гигант резко остановил вращение факела, вернул его в гнездо на стенке и обернулся к Ракелу.

— Дерзишь, значит? — вздохнул он, как бы заранее извиняясь за необходимость предстоящей расправы.

— Я не держу, — насмешливо сказал Ракел, свободно бросив руки вдоль тела.

— Как ты сказал: не держишь? Это как понимать? — шумно засопел Крыж.

— А так, что ты можешь валить отсюда куда хочешь! — холодно отчеканил Ракел. — И чем скорее ты это сделаешь, тем будет лучше! Для тебя, дубина!

Гигант буквально остолбенел от такой наглости. На его низком покатом лбу синей рогаткой вздулась вена, скулы сделались ребристыми от желваков, а мышцы бешено заиграли, словно намереваясь прорвать кожу и самостоятельно обрушить свою ярость на дерзкого пришельца.

— Как он тебя, Крыж! — хихикнул кто-то в полумраке. — Вали, говорит, дубина, пока цел!

Смешок мгновенно подхватили, и скоро уже вся публика покатывалась со смеху, на все лады склоняя дерзкий ответ Ракела. Кто-то даже бросил в Крыжа тухлым утиным яйцом, разбившимся о плечо гиганта и обдавшим его приплюснутый нос едкой, тошнотворной вонью. Крыж набычился, тряхнул колючей башкой и двинулся на Ракела, выбросив перед собой каменные кулаки.

В дымном слоистом воздухе черными мотыльками заметались клочья копоти, по толпе пробежал возбужденный ропот, но Ракел остался стоять на месте, невозмутимо глядя на приближающегося противника. Когда же Крыж сделал длинный прыжок и в полете выставил перед собой круглую гладкую пятку, Ракел чуть отступил в сторону и ребром ладони ударил его под нижнее ребро. Крыж упал на колени, скрипнул зубами, но тут же вскочил и, не оборачиваясь, выбросил ногу назад.

Неожиданный удар пришелся Ракелу в плечо. Он пошатнулся, но тут же перехватил лодыжку гиганта и резко повернул ее вбок. Крыж упал на руки и лягнул ногой, как конь, стряхивающий прилипшую пиявку. Ракела мотнуло из стороны в сторону, но он устоял и с такой силой дернул Крыжа за пятку, что под коленом у гиганта что-то хрустнуло, а воздух огласился жутким, леденящим кровь воем.

Ракел присел от неожиданности, и в этот миг Крыж свободной пяткой снизу ударил его в челюсть. Удар был так силен, что бывший наемник отпустил ногу противника, отлетел к стене и, стукнувшись затылком о приколоченную к бревну подкову, стал медленно оседать на пол.

В притихшей было публике раздался вздох облегчения: многие, по-видимому, ставили на Крыжа и теперь готовились торжествовать победу своего фаворита. Но вопль гиганта был отнюдь не притворным — его попытка встать на обе ноги окончилась неудачей: Крыж согнулся, припал на поврежденное колено и уже не пошел, а поковылял к оглушенному ударом Ракелу.

— Добей! Добей его, Крыж! — яростно взвыла толпа.

— Счас! Счас! — шумно сопел Крыж, ступая по набросанным объедкам и шевеля растопыренными пальцами.

— А ведь и вправду прикончит! — шепнул Берсень на ухо Владигору.

— На то и поединок, — пробормотал князь, спрыгивая со стола и поднимая с полу увесистую головку берцовой кости.

По неписаным законам вопрос о жизни или смерти поверженного в поединке противника решал либо сам победитель, либо толпа, настроение которой столь же переменчиво, как осенняя погода. Впрочем, толпа редко изъявляла милосердие, ибо темперамент зрителей подогревали поставленные на бойцов ставки, и в том случае, если оба противника оставались живы, у проигравших пари могли возникнуть сомнения в чистоте игры. Злые языки утверждали, что даже сам Крыж один раз якобы не устоял против заезжего доходяги скомороха, за что получил треть всех проигранных в тот вечер денег. Когда эти сплетни достигли ушей Крыжа, тот так взбесился, что стал задирать всех подряд и если не убивал избранную жертву, то калечил на весь остаток жизни. Делал он это просто: вырывал члены из суставов, ломал ребра, крестцы, после чего поверженный либо вскоре помирал, либо пополнял увечный легион.

Мастера из Увечного Приказа справляли бедняге кое-какую амуницию — деревяшку или, если после перелома крестца у того совсем отнимались ноги, давали ему тележку с кожаным мешком — и, получив за работу ключи от жилища своего клиента, быстренько выставляли его за дверь. Очутившись на улице, бедолага прибивался к ближайшему кабаку и принимался исправно гнусавить, бросая под ноги прохожим плоскую засаленную шапку. Если дела шли туго, товарищи по несчастью для пущей жалостливости увечили физиономию новичка, а когда тот начинал входить во вкус своей новой жизни, дожидались шарабана с опричниками и, завидев его, совали в руки новичка палку с дощечкой, где было написано либо «Доколе?», либо «Довольно!».

Все, что происходило с неофитом в дальнейшем, уже известно читателю. Остается упомянуть лишь об одном странном обстоятельстве: увечные, даже пройдя третий «цикл посвящения» и получив в свои руки весь набор тайных орудий убийства, ни разу не попытались использовать эти неотразимые средства против своего давнего обидчика. Дотошный исследователь мог бы, наверное, выяснить причину такой забывчивости, но ввиду того, что подобное расследование могло привести к успеху лишь при редкостном стечении взаимоисключающих обстоятельств (смотри предыдущие главы), никто из городских филеров так и не отважился пуститься в столь безнадежное предприятие.

Все эти мысли мгновенными вспышками озаряли мозг Владигора, пока он примеривался к броску, норовя поразить Крыжа таким образом, чтобы удар кости по плоскому затылку гиганта выглядел как оплошность кого-либо из зрителей, без устали забрасывавших распластанного Ракела жирными, лохматыми от хрящей обломками. А те словно осатанели: по мере того как Крыж приближался к поверженному телу, град обломков и объедков не только не ослабел, но усилился почти до шквала, сопровождаемого дикими, истерическими воплями.