Александр Абердин - Парадиз Ланд 2-1 Страница 34

       Зазеркалье. Россия, окрестности городка Гусиноозерска

       на трассе Чита - Улан-Удэ. Понедельник, 29 июня, полдень.

       Двадцать третий день.

       По пустынной дороге, ранним утром, когда предрассветная мгла уже начала медленно, но уверенно наливаться серебристо-молочным светом, по направлению к городку Гусиноозерску на большой скорости двигались три мощных грузовика. В переднем за рулем сидел и затравленно глядел то на дорогу, то на зеркала заднего вида Митроха, башка которого была рассечена от левого виска к затылку обрезом трехлинейки. Ссадина была достаточно серьезной и очень болезненной, отчего он то и дело морщился и громко шипел от боли.

       Рядом с ним сидел и беспокойно ерзал на сиденье Головня с распухшей рожей. Игореха Маслов сломал этому подонку челюсть и теперь его буквально от каждого толчка мучила жуткая боль. Сказать что-либо Митрохе, от штанов которого едко разило мочой, он ничего не мог, а только мычал, но того вперед гнал жуткий, нечеловеческий страх и он ничего и слушать не хотел, а лишь в бешеном темпе переключал скорости и постоянно давил ногой на педаль газа.

       Возле Головни сидел с закрытыми глазами и крепко сжатыми челюстями Тимоха Скворцов по кличке Прыщ, с простреленной навылет ногой и тоже стонал время от времени. Не столько от боли, сколько от страха и панического ужаса. В его голове постоянно крутилась только одна мысль, что с ним будет после трех судимостей, пойди он по сто семнадцатой статье, если та деваха скажет следаку, что это именно он начал её душить. Вышки, если она выживет, ему не дадут, она была под мораторием, но в том-то и дело, что выжить она уже не могла, хотя у неё вполне могло хватить сил дать показания перед смертью. Ведь это он ткнул её в бок длинным, тонким шилом перед тем, как начать душить и она дико заорала после этого.

       Все это грозило ему теперь пожизненным заключением, а это, как говорили опытные люди, ещё хуже вышки. Тимоха нисколько не раскаивался в том, что он сделал. Подумаешь, эка невидаль, шалаву пришили, да, ещё помяли её малость при этом, их вон сколько по свету шастает, а у него жена, дети. Хотя, по большому счету, он сейчас отдал бы хоть дьяволу и жену, и детей, лишь бы ему всё сошло с рук. В тюрьму, да, ещё навечно, Прыщ идти не хотел. Боялся.

       Ничем не лучше чувствовали себя и четыре других подонка, которые увязались за Митрохой. Они хорошо понимали то, что этот уголовник пойдет напролом и будет давить людей, лишь бы его не сграбастали менты и потому сочли за благо сесть ему на хвост. В отличие от той троицы, что молча сидела в "Мерседесе" они матерились в голос, проклиная Масленка за то, что он не дал им покончить с этой шлюхой и столкнуть её в воду. Они то клялись убить его, то прикончить его жену, хотя прекрасно понимали, что ничего этого уже не сделают, так как если их не повяжут менты, они смоются из этих краев подальше и уже больше никогда не появятся здесь.

       Эрато летела над этой кавалькадой то стремительно обгоняя её и залетая далеко вперед, то снова возвращаясь назад для того, чтобы нагнать лишнего страху на этих подонков. Она уже точно знала где именно и как справедливая кара постигнет этих подонков с черными душами и теперь только дожидалась того момента, когда они подъедут к нужному месту. Ждать оставалось недолго. Впереди уже показался подъем, после которого начинался пологий, почти трехкилометровый спуск.

       Муза рассчитала всё очень точно. Солнце уже взошло над окрестными сопками и ярко осветило дорогу. Наложив магическое заклятье на все три грузовых автомобиля, она снова умчалась вперед, чтобы встать прямо на дороге. На пути у этих подлых негодяев с черными душами, которые посмели поднять руку на ту, чья душа была чище и светлее даже лунной дорожки на тихой глади озера с кристальными водами.

       Перемахнув через небольшой распадок, Митроха, вдруг, вздрогнул и дико завизжал от ужаса. Впереди, километрах в двух, он увидел обнаженную девушку. Увидел так ясно и отчетливо, словно смотрел на неё в мощный бинокль, а увидев, тотчас, узнал. Ведь это была никто иная, как Зинка-молдованка и она стола на дороге гордая и уверенная в себе, расставив ноги на ширину плеч и подбоченясь. Её белое тело было ярко освещено солнцем и блестело, словно электросварка, слепя глаза Митрохи так, что он уже не видел ничего, кроме этой девушки и её гневного лица с огромными карими глазами, которые прожигали его насквозь.

       Головня и Прыщ, сидящие рядом с Митрохой, тоже взревели, как быки на бойне, почуявшие кровь и свою скорую погибель. Прыщ ревел басом, а Головня визжал, словно свинья, и от их жуткого, звериного крика Митрохе даже сделалось дурно, словно он обожрался поганок. Он нажал ногой на тормоз, но машина, мощно взревев двигателем, только стремительно рванулась вперед. Пытаясь затормозить коробкой, он сломал рукоять переключения скоростей. Дернув за ручку, он хотел было выпрыгнуть из машины, но та тоже сломалась и дверь не открылась, к тому же что-то приклеило его к сиденью, да, так крепко, что он уже не мог встать. Схватившись за руль, он попытался съехать на обочину, но и из этого тоже ничего не вышло. Машина не слушалась его и неслась вперед всё быстрее и быстрее.

       Для Виктора, водителя второй машины, как и для Талгата, сидевшего за рулем третьего грузовика, повторилось та же самая картина. Впереди идущая машина, выбравшись на верхушку распадка, вдруг, куда-то исчезла и те, кто сидел во второй и третьей машине, так же как и Митроха со своими корешами, увидели стоящую на дороге голую Зинку-молдованку, совершенно целехонькую и жутко злую на них за то, что они с ней сделали.

       Все дальнейшее Митрохе виделось, как в замедленном кино. Чем меньшее расстояние оставалось до Зинки, тем медленнее ехала машина и тем сильнее его вжимало в спинку сиденья, словно он летел на сверхзвуковом истребителе. Перегрузка была такая, что его буквально вплющило в сиденье, а рожу всю так и расплескало по костям черепа. То же самое испытывали и все остальные его дружки-приятели. Кричать они уже не могли, а только жутко хрипели и корчились. Но самым неприятным для них все же было то, что все они одновременно обмочились и обдристались на редкость вонючим поносом.

       В конце спуска, где все три машины шли уже почти ровно, одновременно последовало три удара сокрушительной силы. Сразу три тяжелых грузовых автомобиля натолкнулись на непреодолимую преграду, музу Эрато, которая в облики Зины Васильчиковой с гневом смотрела на этих гнусных садистов, настоящее порождения злых чернух сил. Скорость автомобилей в этот миг достигла уже шести тысяч километров в час и от удара об эту нежную девушку они мгновенно остановились.