Андрей Завадский - Вечная Вдова Страница 34

Первой мыслью было, конечно, потребовать, чтобы скельд присоединился к пиратам в их походах. Хреки понимал, что один этот боец даже сейчас, безоружный, измотанный переходом через океан, борьбой со стихией, стоит двух, а то и трех его лучших бойцов. Один человек может быть не менее опасным, чем добрая треть команды, и иметь на палубе "Жемчужного Змея" такого воина дорогого стоило. Пусть даже это будет позже, когда скельд исполнит свой долг, не важно в чем и перед кем. Хреки знал, что эти люди держат слово.

  - Хорошо, мы пойдем на закат, и доставим тебя на берег, - решил капитан. - Там тоже можно наткнуться на посудину какого-нибудь купца, и почистить его трюмы. Быть может, ты прав, все это не случайно, и боги воздадут мне за доброе дело.

Что заставило отважного и беспощадного морехода дать такой ответ, не смог бы догадаться никто. Иные, конечно, поверили бы, что взыграла алчность, ведь янтарь, которым были столь богаты острова Скельде, ценился высоко, и его охотно купят на побережье. Но Хреки не лгал, сказав, что все привык добывать в бою. Он рыскал по океану вовсе не в поисках богатой добычи, но движимый желанием вновь и вновь окунаться в багровую бездну яростной схватки. Никогда капитан не опускался до того, чтобы разорят убогие рыбацкие поселки, ибо знал, что там никто не сможет дать ему отпор, потешив перед смертью доброй битвой.

Нет, не алчность двигала в этот миг вожаком морских разбойников, но иное. Он вздрогнул, прочитав в глазах спасенного скельда боль, отрешенность и безысходность. Этому человеку была безразлична собственная жизнь, да иначе он не решился бы пускаться в плавание на кривобокой лодчонке. Он уже был мертв, лишенная души, более не способная чувствовать человеческая оболочка. И только долг двигал им, заставляя еще к чему-то стремиться.

Этот человек, столь удачно встреченный Хреки, привык быть сильным ровно настолько, насколько это было нужно ему прежде, теперь же он лишь покорно ждал, не надеясь уже, что удача повернется к нему лицом. Какая бы цель не заставила его отправиться в путь, ради нее скельд был готов на все, и его решимость заставила сердце Хреки, давным-давно огрубевшее, сжаться, ибо он знал, на что способны люди, пребывающие в таком состоянии души. И если каким-то силам угодно было, чтобы на пути умирающего скельда оказался он, капитан Хреки, то, быть может, они захотят, чтобы мореход исполнил волю того, благо, это вовсе не казалось тяжким трудом.

  - Но как ты продолжишь путь дальше? - спросил затем капитан. - Ты слаб, не можешь твердо стоять на ногах. Это похоже на безумие, и мне даже неловко требовать плату с умалишенного.

  - Мы будем в пути не меньше двух дней, - уверенно произнес скельд. - Мне хватит этого времени.

Островитянин оказался прав. На следующий день мореплаватель, едва не исчезнувший в морской пучине, уже вовсю метался по палубе, сражаясь с одному ему известным противником. Матросы, заворожено наблюдавшие за тем, о чем столь много слышали, но чего почти никто из них не видел наяву, не могли уследить за островитянином взглядом, лишь раздосадовано бранясь.

Еще через день на горизонте показалась затянутая дымкой полоска земли. "Жемчужный Змей" добрался до материка. А там, на суше, творились разные дела.

Хрустнула под подошвой вышитого сапожка сухая ветка, должно быть, сорванная с дерева недавней бурей. Девушка низко склонилась над землей, увидев в сплетении буйно разросшихся трав россыпь земляники. Откинув упавшую на глаза непокрную золотую прядь, она потянулась к налитым соком кроваво-красным ягодам. Берестяное лукошко, висевшее на сгибе локтя, было почти полным, но все равно находка отправилась туда.

Выбравшись из кустов, девушка, совсем юная, ей не было еще и семнадцати лет, взглянула на небо, сегодня абсолютно безоблачное, и направилась на восток. Близился вечер, и ей пора было возвращаться домой. Всюду, куда бы ни падал взгляд, высились могучие дубы, листва которых шелестела на ветру, да стеной стоял густой кустарник, ветви которого переплелись так сильно, что без топора сквозь заросли нечего было и думать пробраться. Ничто не напоминало о близком человеческом жилье, казалось, лес этот, угрюмый, словно скрывающий угрозу в своем сумраке, тянется на сотни, на тысячи лиг.

Девушка, которую при рождении нарекли Хельмой, не боялась леса, с детства гуляя в одиночестве по сумрачным чащобам, которые, при должной фантазии, легко было принять за таинственные эльфийские леса. Фантазии у Хельмы хватало, хватало и храбрости заходить в самые заросли, в надежде увидеть если и не эльфа, о которых рассказывали немало чудных историй, то хоть бы единорога. Кое-кто из стариков утверждал, что эти волшебные создания доживали свой век как раз возле Ольховки, затерянной в лесах деревушки, что и была родиной Хельмы. Будто бы изредка единороги показывались на глаза людям, и того, кому довелось узреть это невиданное существо, ждала удача, а юных дев - любовь до гроба. Единорога Хельма, однако же, так и не встретила, но однажды во время такой прогулки повстречала молодого парня из своей же деревни. Юноша по имени Ратхар, ныне отправившийся в поход с лордом, пришелся по нраву не только Хельме, но и ее отцу, человеку суровому и непреклонному, и вскоре жрец должен был обвенчать их.

Пробираясь по лесу, который уже окутывал вечерний сумрак, Хельма вновь вспоминала своего возлюбленного, быть может, в этот самый миг бившегося с жуткими варварами с севера, против которых и двинул спешно собранное ополчение лорд Магнус. О дикарях, изредка беспокоивших север Альфиона, ходили страшные слухи, и немало воинов в былые времена сложили головы, защищая от них земли королевства.

Стараясь отогнать неприятные мысли, Хельма попыталась представить скорую свадьбу. Она вообразила Ратхара, вернувшегося из похода настоящим мужчиной, себя в лучшем платье и с венком на роскошных, цвета воронова крыла, волосах, а также старого жреца, читающего молитвы, призванные скрепить союз двух влюбленных. Словно наяву, перед взором девушки стоял ее возлюбленный, такой сильный и такой нежный, возмужавший, из юнца превратившийся в мужчину. Но для того, чтобы стать мужчиной, ему понадобится еще кое-что, и она, Хельма, даст ему это. При таких мыслях девушка, доселе не ведавшая иных мужских ласк, кроме объятий и робких, неумелых поцелуев, зарделась, хоть и некого ей было стыдиться в этот миг.

Когда рядом захрустели ветви, а затем раздался шелест кустов, Хельма даже не испугалась. В семье она была единственным ребенком, старший брат девушки умер еще в младенчестве от занесенного заезжими торговцами мора, а потому Олмер, первый охотник в округе, не боявшийся выходить с одним ножом на медведя, учил дочку тому, что должен был уметь справный парень. Поэтому девушка, обернувшись на звук, как бы невзначай положила ладошку на рукоять висевшего на поясе короткого ножа, которым, как и охотничьим луком, она умела пользоваться не хуже иных юношей из своего села. Она сразу поняла, что подкрадывается к ней не дикий зверь, тот бы никогда не стал так шуметь, подбираясь к жертве, а человек. Должно быть, кто-то из деревенских парней решил подшутить, напугав Хельму, первую красавицу на селе, обиженный, что девушка выбрала не его. Что ж, случалось ей остужать горячие головы слишком рьяных ухажеров прежде, и сейчас не придется затаившемуся в чаще глупцу покуражиться.