Денис Юрин - Доспехи из чешуи дракона Страница 35

Выбравшись наружу, благо, что земля была свежей, рыхлой, а трава дерна не успела срастись корнями, шарлатан обнаружил два весьма удививших его обстоятельства: во-первых, наступила ночь, а во-вторых, он разучился ходить. Попытка встать на ноги не увенчалась успехом: онемевшие конечности не слушались и подгибались, а голова куда-то плыла, волоча за собой податливое тело. Впрочем, головой предмет на плечах было не назвать, скорее уж чугунной болванкой, да еще после недавней встречи с кузнечным молотом: она тянула тело к земле и вот-вот намеревалась треснуть, рассыпаться на мелкие-премелкие части.

Следуя первому и самому важному правилу заправского пьяницы «Если идти не получается, то нужно ползти!», Шак встал на четвереньки и, словно упрямый баран, низко опустив голову, направился к ближайшему дереву, а достигнув его, ухватился за ствол, пытаясь подняться. Не с первой попытки, но все же не очень долго промучившись, пострадавший от рук воинственного гробовщика наконец-то принял вертикальное положение. Опухшая от недавних побоев голова стала постепенно проясняться, а предметы вокруг принимать более-менее четкие очертания. К счастью, ночь была не темной. Мягкие лучи лунного света позволяли хоть что-то разглядеть на небольшой лесной поляне.

Боль постепенно ослабла, взор прояснился, но на Шака накинулась новая напасть – предательски заныл живот, которому в бою тоже немало досталось. Душевных и физических сил позорно проигравшему схватку так и не хватило, чтобы приподнять рубаху и посмотреть на узкую полоску ушиба, оставленную на его теле лопатой. Однако Шак точно знал: инструмент гробовщика был недостаточно острым, и поэтому силы удара не хватило, чтобы вспороть ему живот. Вот так всегда: в мешке с навозом обязательно да найдется медная монетка, а на десяток плохих новостей непременно придется одна хорошая.

Возвращение на дорогу было болезненным и трудным. Шак не помнил, сколько раз он спотыкался и падал, раздирая в кровь ладони с коленями, а сколько десятков раз, как слепец, натыкался на деревья лбом. Однако препятствия, с которыми ему приходилось сталкиваться, притом в буквальном смысле, возмущали лишь тем, что приводили к задержкам. Тело бродяги настолько потеряло чувствительность, что уже не реагировало на новые ссадины и синяки.

Наконец-то лес закончился. Шак вышел на дорогу приблизительно в том же месте, откуда и зашел в чащу. Ошибка всего в двадцать-тридцать шагов – очень хороший показатель для ночного скитания по лесу. Телега была на месте, никуда не делись и лошади, а вот круглой, как отполированный до блеска шар, головы Семиуна не было видно за конскими холками да крупами.

«Наверное, парень спит», – решил Шак и, подволакивая попеременно то одну, то другую ногу, направился в сторону повозки. К счастью, вокруг не было ни души. Любой человек, пусть даже напрочь лишенный чувства юмора, покатился бы со смеху, видя, как неуклюже передвигался бродяга. Шак шел, будто марионетка в руках неопытного кукловода, запутавшегося в сложном управлении нитями: то заваливаясь на один бок, то неестественно выворачивая конечности, путаясь в собственных ногах и совершая неприличные телодвижения. «Надо бы его как следует пожурить. Не дело дрыхнуть, пока я охочусь на опасного мерзавца. А если «монах» выбежал бы к телеге? А если бы ножичком по горлу спящего недотепы полоснул? А вдруг и полоснул?!»

Шак не на шутку испугался за компаньона и побежал, отчего мышцы еще больше заныли, а движения тела стали еще более неестественными: резкими, отрывистыми и смешными.

Дурные предчувствия не оправдались. На телеге не лежал хладный труп с перерезанным горлом. Семиуна вообще поблизости не было, а возле переднего правого колеса валялся разряженный самострел. Стычка с гробовщиком все-таки произошла. Лекарь выстрелил в него, наверное, лишь ранил, а может, совсем промахнулся и, позабыв о собственных ранах (а такое иногда бывает, когда ты на взводе) и руководствуясь юношеской глупостью, погнался за ним в лес, где, скорее всего, и угодил в ловушку. Иного объяснения исчезновению компаньона Шак не находил. Ему нужно было срочно возвращаться в лес и искать тело напарника, возможно, лишь бессознательное, а не бездыханное.

Ругая молодого человека за легкомыслие и элементарное неумение рассчитать свои силы, Шак оторвал от борта телеги жердь поменьше да потоньше и, стиснув зубы от нового приступа боли, обломил ее о колено. Одежда долго не задерживалась на теле шарлатана, таково уж было проклятие зловредной судьбы: стоило лишь ему надеть новую рубаху, и она в тот же день рвалась, пачкалась, терялась или превращалась в непотребные лохмотья. Прогулка по лесу доконала грубую холщовую ткань, недавно снятые с мертвеца одежды уже превратились в грязные, рваные обноски, в которых стыдно было появиться не то что в городе, даже в деревенском захолустье. Поэтому Шак особо не печалился, порвав истрепавшийся балдахин на множество тонких лент и довольно широких полосок. Половину тряпок он обвязал вокруг обломка жерди, превратив его тем самым в плохонькое подобие факела, а остаток засунул за пояс, поскольку понимал, что дольше пяти минут самодельной конструкции не гореть.

Обычно факелы пропитывают специальной горючей смесью, чуть реже, но тоже довольно часто, лоскуты ткани макают в водку, тогда тряпка дольше горит. Отсутствие под рукой и той и другой жидкости значительно сокращало срок службы факела. Еще хорошо, что ткань разорванной рубахи была не сухой, а слегка волглой, как раз в том состоянии, когда могла с трудом загореться, но не сразу прогореть.

К счастью, Семиун не трогал огнива, оно находилось там же, куда Шак его положил, то есть под одним из тюков с сырой кожей. Трясущимся пальцам не с первого раза удалось высечь огонь, но когда он вспыхнул, жадно поедая материю, а маленький пятачок между телегой и лесом осветился мерцающим светом, Шак понял, что ему не придется никуда идти.

Прежде всего Шаку в глаза бросилось небольшое пятно крови возле телеги, затем он заметил тонкую полоску следа колес на земле и четкие отпечатки конских копыт. Здесь проезжал экипаж, не телега, не крестьянская повозка или волокуша, а настоящая добротная господская карета, запряженная как минимум четверкой лошадей. Ее сопровождал эскорт, копыта скакунов были по-другому подкованы, да и следы были иными. Во время остановки лошади, везшие карету, стояли на месте и лишь слегка перебирали копытами, в то время как следы верховых шли кругами. Всадники несколько раз объезжали телегу, что значило лишь одно: они почему-то захотели взять Семиуна с собой, лекарь воспротивился чужой воле, оказал сопротивление, и завязался скоротечный бой, результатом которого стала небольшая лужица крови.