Айше Лилуай - Сын пламени Страница 35

 Волнение и страх превратились в пыль. Где они теперь? Их, должно быть, унес морской ветер, и Сильфарин дышит ровно, уверенный в себе и своей цели, а тот, кто заставлял его дрожать от неизвестности, стоит перед ним, бледный, скованный… и сам дрожит.

 Рука Кальхен-Туфа неуверенно лежит на рукояти меча.

 Ты хочешь убить меня, брат? Мне все равно, чего ты хочешь: помнишь, я обещал, что буду улыбаться перед смертью? Мое обещание по-прежнему в силе. И даже лежа в твоих ногах, захлебывающийся кровью и растоптанный, я буду улыбаться назло несчастному и глупому убийце! Может быть, тогда мне удастся сорвать с тебя твою лживую маску.

 Но ты не убьешь меня. Потому что сам не хочешь этого, снова и снова обманывая себя.

 А впрочем… мне ведь все равно, чего ты хочешь.

 Все будет так, как хочу я.

 - Ты позвал меня, вождь… Я пришел.

 Сильфарин пристально смотрел в черные глаза. В них был лед. И пламя ненависти, которое не могло его растопить… Лжешь. Опять ты лжешь. Хочешь казаться спокойным и самоуверенным, а на самом деле боишься.

 - Я знал, что ты придешь. – Рагхан наконец-то рванул рукоять меча, и тот с легким свистом покинул сафьяновые ножны. Луч бледного солнца упал на лезвие и отразился в глазах вождя. – Я знал, что ты придешь, чтобы умереть!

 Острие задрожало у самой груди Сильфарина.

 - Я не буду с тобой биться, - холодно отрезал сын Рунна.

 В ответ Рагхан лишь недобро прищурился.

 - У тебя нет другого выхода, Идущий За Светом.

 Почему-то вспомнились слова старого оборотня Тазраса: «Он только рычит да зубки свои показывает. Волчонок… Хотя у этого волчонка даже клыков нормальных нет!» Ну, что, брат? Поглядим на твои клыки теперь? Раз уж ты так этого хочешь.

 Так будет даже лучше: дадим горькому яду ненависти выйти из твоего сердца.

 Сильфарин пожал плечами и потянулся к левому боку. Не успел он выхватить из ножен свой легкий меч, как Рагхан набросился на него. Лезвия двух клинков, столкнувшись друг с другом, пронзительно лязгнули, словно задавая тон тревожной музыки битвы. Возможно, этому поединку суждено было стать последней схваткой двух противостоящих друг другу душ, столь близких в своей несхожести. Схваткой избранных воинов от двух враждующих сторон, в которой суждено погибнуть одному – или обоим. Возможно…

 По крайней мере, один из бойцов истово верил в это, вкладывая в каждый удар всего себя, полностью отдаваясь мечу и жажде крови. А второй… Второй, напротив, бился не в полную силу и не думал тогда подчиняться воле богов, какой бы она ни была.

 Воле Рунна и Ганнуса.

 Они хотят, чтобы их сыновья воевали за них? Нет, Отец. Нет, великий Ганнус. Слышите вы или нет, но не быть этому, пока хоть один из нас против.

 Я – против.

 Правый бок обожгло ледяным жалом меча, и Сильфарин вздрогнул. Но спустя мгновение улыбнулся, глядя прямо на Рагхана: он был даже рад получить это легкое ранение, рад этой боли, рад крови, греющей кожу… Рад тому, что вождь замер, не сводя стеклянных глаз с темного пятна, проступившего на одежде противника.

 - Ну что, выплеснул свой гнев, великий Кальхен-Туф? – тяжело дыша, поинтересовался Сильфарин и убрал меч. – Теперь довольно.

 - Еще нет, - выдохнул предводитель людей и тут же вновь загорелся огнем. – Бейся со мной! Или ты трус? Ты ведь с самого начала знал, что здесь тебя ждет только смерть. Так борись со мной за жизнь, борись! – Его негромкий голос налился устрашающей силой, от которой тянуло к земле. – Ударь меня, убей, впусти в себя гнев! Перестань жалеть меня, не смей меня жалеть, не смей, ты слышишь? Не смей. Бейся – или будь проклят…

 - Довольно, – тихо повторил сын Рунна и упрямо сложил руки на груди.

 Рагхан побледнел еще сильнее и долго еще с ненавистью пронзал Сильфарина колким взглядом. Потом поджал губы и с негодованием забросил меч обратно в ножны.

 - Что ж, значит, ты выбрал позорную смерть жертвы. – И добавил, уже с нескрываемой горечью: - Второй раз ты сделал неправильный выбор,… брат.

 С этими словами вождь извлек откуда-то из складок плаща длинный нож с толстым лезвием, который с виду предназначался только для колющих ударов и чем-то напоминал излюбленные скрамасаксы свонов. Рагхан долго и завороженно смотрел на клинок, не говоря ни слова, потом вдруг резко замахнулся и ударил...

 Сильфарин ничего не успел предпринять, но… острие ножа замерло возле его шеи, лишь слегка проткнув кожу. Тонкая и горячая струйка крови сбежала на воротник.

 Да только эта кровь, как и все, что было до нее, не имеет значения…

 Есть только черные глаза – и застывшая в них злоба.

 А еще две души. В одной – ураган ненависти, что оставляет за собой опустошение; в другой – спокойствие… и легкость.

 Сильфарин смотрел в глаза вождя и не отводил взгляда.

 - Что ж, может быть, я и ошибался на твой счет, Рагхан, - вполголоса произнес он. – Может быть, в твоей душе уже не осталось ничего от тебя настоящего. И я только зря надеялся. Может быть…

 Рука, сжимающая нож, задрожала. Всем существом своим Сильфарин чувствовал эту дрожь.

 - Ну, давай, брат. Давай… Если не дрогнешь, если сможешь убить меня вот так, как свинью, и даже глазом не моргнешь, тогда я признаю: ты достоин быть сыном дьявола.

 Да, признаю. И встречу смерть спокойно, с мыслью о том, что все равно никакая сила уже не спасет тебя.

 Не сводя глаз с ненавистного лица, Рагхан сделал глубокий вдох,… но на выдохе не справился с собой – затрясся всем телом. Он сжал челюсти, скрипнул зубами и издал сдавленный крик, полный бессильной злобы и отчаяния. Оттолкнув Сильфарина, Рагхан отвернулся.

 - Ненавижу тебя.

 Выдохнув, Сильфарин встал рядом, прислушиваясь к частому биению сердца и чувствуя, как дрожат колени, а на лбу проступает пот. Сработало! Он не убил – не смог убить. И сын Рунна счастливо улыбнулся угрюмому небу.

 - Теперь я вижу, Рагхан, что мне есть за что бороться… Спасибо.

 Вождь не отозвался.

 - Может, все-таки поговорим?

 Снова нет ответа.

 - Я знаю, почему ты ненавидишь меня. Потому что в тот момент, когда ты смирился со своей жалкой участью и самого себя признал чудовищем, я показал тебе твое истинное лицо и призвал к борьбе. И, наверное, часто являлся тебе в твоем сознании, смеясь и мучая тебя, дразня. Не отрицай, Рагхан: в глубине души ты надеешься, что я помогу тебе освободиться.

 - Я ненавижу и презираю самого себя за эту слабость, - хрипло молвил вождь. – И задушу ее в себе.

 - И будешь дураком, - вздохнул Сильфарин. – Гордым и трусливым дураком, который боится чьей-то жалости. Но я помогу тебе.