Маргит Сандему - Томление Страница 36

И когда он почувствовал, как обвивают его шею руки Ирьи, как ее губы прижимаются к его щеке, то он в опьянении нашел ее губы. Их поцелуй пронзил их обоих, и они слились.

Таральд опустился снова на кровать, рядом с ней. Он слышал, что она тихонько всхлипывает, и погладил ее по щеке.

Внезапно она умолкла. Он вопрошающе поднял голову.

— Если после этого не получится ребенка, тогда я уж не знаю, что можно сделать, — слабо улыбнулась она.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Для надежности мы попробуем еще через пару дней, когда ты перестанешь меня бояться. А потом еще. И еще. Мне понравилось с тобой, Ирья!

Она счастливо вздохнула. Неужели с ней было лучше, чем с Суннивой? Она хотела задать этот вопрос, но не посмела.

— А ты захочешь еще испытать это? — улыбнулся он.

— Всегда, Таральд, — ответила она. — Когда и ты захочешь быть со мной.

Когда на следующее утро Лив вошла в комнату Кольгрима, то она по сияющему лицу Ирьи догадалась, что ее сын вел себя с женой как подобает.

— Я вижу, все было хорошо?

— О да! Он был так мил со мной, госпожа Лив. Он оставался в моей комнате до самого утра: он так быстро уснул на моей руке, что я не осмелилась будить его. Я так счастлива, мама!

Лив была тронута тем, что невестка назвала ее мамой.

А Ирья тем временем торопливо продолжала рассказывать:

— Я, конечно же, не сказала ему, как я люблю его, потому что сам он не задавал мне никаких вопросов. Ему было просто хорошо со мной, госпожа Лив, и он желал меня! Подумать только, Таральд желает меня! И он придет ко мне снова.

Лив улыбнулась и дружески сказала ей:

— Мне кажется, что он тоже влюблен в тебя.

— О Боже, если бы это оказалось правдой, — прошептала ее невестка.

Ирья довольно скоро забеременела. И Таральд продолжал приходить к ней. Он практически поселился в ее комнате.

Однажды летом, когда Ирья была в саду вместе с Кольгримом, где мальчик собирал цветы для бабушки, она подняла голову и увидела стоящего у входа Таральда, который смотрел на них.

Она улыбнулась ему, но его лицо оставалось серьезным.

— Я люблю тебя, Ирья, — тихо произнес он. — Я люблю тебя все больше, глубже и более пылко, чем я даже любил когда-то Сунниву. Ты даешь мне неизмеримо больше в нашем с тобой браке.

Волна счастья поднялась в душе Ирьи, и она бросилась в дом, закрыв лицо руками, чтобы не были заметны слезы на глазах.

— Что такое… — начала Лив, выходя в это время в сад. — Что ты еще сказал, Таральд?

— Я только сказал, что люблю ее. Ничего не понимаю.

— Зато я понимаю, — продолжала Лив, вплотную подходя к нему. — Ты должен услышать всю правду! Ирья безнадежно была влюблена в тебя многие годы, еще до твоего злосчастного брака с Суннивой. Она страдала из-за тебя не один год. А ты еще приводил в дом новую невесту, которая, к счастью, сама от тебя отказалась. Ты глубоко уязвил Ирью своим циничным сватовством к ней, и в тот день, когда ты сказал ей, что придешь вечером, она сидела в ванной и в отчаянии плакала, боясь, что ты увидишь ее кривые ноги. И еще она боялась, что ты заметишь, как она любит тебя. Так что благодарю тебя, мой сын, что ты был у нее и после той ночи, и за то, что ты сказал ей теперь!

Таральд молча смотрел на свою мать.

— Но почему же она ничего не говорила мне раньше?

— А как ты хочешь, — ответила Лив раздраженным тоном. — Иногда мне кажется, что у тебя злое сердце твоего деда, Йеппе Марсвина. Злое и пустое. А женщины наделены гордостью и стыдом, даже такие бесхитростные, как Ирья. Она… О нет, на помощь! Кольгрим!

Они бросились к забору, на который с риском для жизни забирался мальчик, оставшийся без присмотра.

Таральд оттащил мальчика от забора и передал его бабушке, а сам бросился в дом за Ирьей.

Он нашел ее в спальне, где она пыталась привести себя в порядок.

— Любимая моя Ирья, почему же ты ничего не говорила мне? — сказал он и обнял ее. — Мать все мне рассказала. Как много времени мы потеряли!

Ирья сияла от счастья.

— Нет, мы не потеряли время. Ведь и зимние сорта яблок созревают медленно, разве не так?

— Ты хочешь сказать, что и я оказался таким фруктом? — улыбнулся он. — Да, я иногда бываю слишком невнимательным, это следует признать. Прости меня, любимая, за те страдания, которые я причинил тебе своей слепотой!

— Я так счастлива с тобой в последнее время, ты ведь знаешь об этом. И теперь-то я наконец могу показать тебе, как я люблю тебя. Нет, Таральд, отпусти меня! — вырвалась она из его объятий. — Ты испачкал меня своей рабочей одеждой.

Внизу, в саду, Лив сражалась с Кольгримом, который с возрастом делался все сильнее и неуступчивее.

— Играй здесь, внизу, малыш…

Лив уже давно поняла, что лучше не ругать этого проказника и не высказывать все, что она о нем думает.

На двор усадьбы въехал верхом на лошади Даг, и мальчик тотчас начал проситься к нему в седло.

Даг поднял его к себе.

— Ну, что здесь происходит? — спросил Даг жену. — Как дела?

— Пришло письмо от Сесилии, — ответила Лив, поправляя свои растрепавшиеся волосы. — Она рассчитывает приехать на Рождество домой и остаться с нами на два месяца.

— Это хорошие новости! А как Ирья?

— Все прекрасно. Сегодня она особенно счастлива, так как Таральд наконец понял, что она — женщина всей его жизни.

— Да, этот парень всегда соображает туго.

Лив посмотрела на Кольгрима: желтые глаза мальчика поблескивали, и он пытался пустить лошадь галопом по двору. Но бабушка с дедушкой снова удержали его.

— Даг, меня очень беспокоит один вопрос.

— Ну, теперь-то уж все устроилось!

— Не уверена. — Она еле слышно произнесла: — Интересно, как посмотрит господин Кольгрим на то, что у него, возможно, появится брат или сестричка?

Даг призадумался.

— Действительно, он может здорово приревновать Ирью к новому ребенку! Нам остается лишь надеяться на лучшее.

— Я боюсь, что он поведет себя дурно. И я часто думаю о том, что мы тогда ошиблись, уговорив Тенгеля оставить этого ребенка.

— Когда он хотел выскоблить плод, ты это имеешь и виду? — спросил Даг. — Я тоже иногда вспоминаю об этом. Но все же я считаю, что мы поступили правильно. Ведь с христианской точки зрения…

— Но такая точка зрения подчас вынуждает людей сталкивать друг с другом два злых начала. Они сохраняют жизнь, а потом остаток своей жизни посвящают тому, чтобы воспрепятствовать этой злой жизни пожрать чью-то другую жизнь.

— Ну, ты все доводишь до крайности, — возразил Даг, который был верующим в большей степени, чем его жена. — Мы ведь любим нашего внука, разве нет?

— Конечно же, любим, — устало ответила Лив. — И любовь эта смешана с тревогой и страхом. Кольгрим, не тыкай лошади в глаза. Идем домой, пора садиться за стол.