Вера Камша - Довод Королей Страница 36

То, что он видел во сне, как-то связано с Кольцом Вархи, вернее, с тем, что находится внутри его. Надо поговорить с Эмзаром, может быть, сегодня он сумеет поймать обрывки его снов, потому что это действительно важно... Норгэрель вскочил, но пол отчего-то ушел из-под ног, и мир окутал горячий душный туман. Чтобы удержаться на ногах, эльф оперся о стену. На смену жаре пришел холод, ставший уже привычным, но голова перестала кружиться, а пол качаться. Норгэрель оторвался от спасительной стены, на которой остался алый отпечаток. Кровь и не думала останавливаться, капля по капле вытекая из ранки, про происхождение которой он помнил не больше, чем про свой сон.

2882 год от В.И.

Ночь с 10-го на 11-й день месяца Вепря.

Арция. Мунт

Возможно, стоило выпить и даже напиться. Жоффруа так и сделал, но Дени говорил, что пить с горя – трусость. За окном падал снег, каждую четверть оры глухо звонил колокол, изредка раздавался какой-то скрип. Александр припоминал все известные ему эскотские слова, мысленно рисовал карты Тагэре и Эстре, считал лягушек, даже пробовал молиться. Не помогало. А ведь ему казалось, что наказ Евгения выполнить легче легкого! Как просто быть верным самому умному, самому храброму, самому замечательному брату и как трудно оставаться с тем, кто несправедлив к близким!

Сначала оскорбили Рауля, в чьем доме он вырос, потом Сезара, ставшего ему другом, а он остался за столом со сворой Вилльо. Промолчал и остался! Проклятый, ну почему приходится выбирать между дорогим и самым дорогим?! Филипп не прав, это очевидно. Рауль вне себя, и к чему приведет ссора короля с Королем Королей, страшно и подумать... А он потерял Сезара. Родись он не братом короля, а простым нобилем с севера, пусть трижды горбуном, их дружбе ничего бы не помешало, но Дени ненавидел слово «бы».

Колокол снова прозвонил. Четверть третьего. Сандер продолжал вглядываться во тьму. Двенадцать лет назад Эдмон и старый Этьен ре Фло ожидали смерти, а сегодня один внук Старого Медведя оскорбил другого, которому обязан и жизнью, и короной. Эдмон бы так не поступил! Эдмон... А ведь теперь он, Александр, старше брата, который казался таким взрослым! Судьба сохранила калеку и отобрала жизнь у того, кто был куда достойнее. Два и три четверти... Нет. Так больше нельзя!

Александр не додумал, что именно нельзя, а просто вскочил и принялся лихорадочно одеваться. Не смог сразу отыскать пояс и только тогда сообразил, что следовало зажечь огонь. Если Сезар его выгонит, то будет совершенно прав. Кому нужно запоздалое раскаяние, да это даже и не раскаяние. Просто он хочет сохранить обоих! И брата, и друга, но разве можно одновременно оседлать двух лошадей? А если Рауль и Сезар восстанут против Филиппа?! Нет, этого не может быть, они слишком любят Арцию, а Филипп – это Арция, как сказал Евгений.

Юноша накинул плащ и выскользнул из своих покоев. Сонный лакей с удивлением уставился на герцога Эстре, но ничего не сказал. Дело слуг повиноваться, а не лезть к господам с советами и замечаниями. Почти пробежав по гулким переходам, Сандер оказался у служебной калитки, разбудил задремавшего стражника, который, глупо хлопая глазами, торопливо отпер дверцу. Перед Сандером лежала засыпанная снегом улица Святого Мишеля, белая и пустынная. Первого и единственного человека Сандер встретил, заворачивая на площадь Ратуши. И им оказался... виконт Малве, схвативший его за руку.

– Проклятый, как же я рад тебя видеть, Сандер.

– А я еще больше, – заявил Александр слегка дрогнувшим голосом.

Им оставалось только расхохотаться. Оба старательно обходили самое важное, хотя почему обходили? Главное было понятно: их дружба выжила назло всем «пуделям» мира!

– Знаешь, – отсмеявшись, нахмурился виконт, – давай пойдем куда-нибудь, в того же «Нобиля», что ли...

– Не поздно?

– Ты что, в Мунт только вчера приехал? – изумился Сезар. – Разумеется, не поздно. Поздно будет только оры через три.

Они пошли в «Щедрого нобиля», и им несказанно повезло: там оказался Сивый Анн, которого они прозевали летом. Знаменитый менестрель перебирал струны видавшей виды гитары, собираясь петь. Он, как всегда, заявился нежданно-негаданно, и новость об этом еще не успела разойтись, так что народу было не то чтобы много и все, похоже, засели в таверне с вечера. Друзья, стараясь не привлекать внимания, скользнули в дальний угол, но красавца Сезара и горбуна Тагэре узнали. Поднял глаза и певец, и Сандеру показалось, что он когда-то уже видел этого человека. Но где? А бард взял несколько аккордов и запел. Он не называл имен, и песня эта, то ли старая, как мир, то ли, наоборот, только что сложенная, была не об отце и не об Эдмоне, и вместе с тем она была о них. Это не было ни плачем, ни клятвой, ни жалобой, но чем-то иным, что можно выразить, лишь сплетая Музыку и Слово.

Александр Тагэре смотрел на Сивого Анна, но видел не его. Перед глазами всплывали иные лица. Отец вновь склонялся с коня к нему, восьмилетнему, ветер развевал светлые волосы Эдмона, следящего с крепостной стены за облаками, чему-то улыбался вечно нахмуренный Дени, весело кричала маленькая Жаклин, а седой Аларик протягивал ему шпагу. Есть только Свобода, Александр Тагэре. Свобода и честь! А на небе ярко сияли две звезды, голубая и алая...

Гитара умолкла, и Сандер с трудом понял, на каком он свете. Впрочем, в иных мирах побывал не только он. Лица гостей, даже самых пьяных, стали какими-то просветленными, словно в храме, хотя как раз в храме подобных лиц он не видел. Стоп! Вот оно! Утром на него смотрел старый бард! Может быть, он знал отца и приходил его помянуть? Спросить или не стоит?

Толстый хозяин принес кувшин вина и наполнил два кубка. Александр взял свой и с удивлением взглянул на Сезара.

– Ты что?

– Я не пью, – улыбнулся Сезар.

– Но...

– «Но» не может быть, Сандер. Я дал слово. Неважно почему, но дал. А ты пей. Можно делить с другом беду и радость, но не глупость. Пей, тебе обязательно нужно выпить.

Сандер выпил. Вино было терпким и крепким, наверное, трактирщик добавил в него царки. Александр повернулся к менестрелю, и тот слегка кивнул ему, словно старому знакомому. Однако разговора не получилось. Дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая фигура в лиловом плаще, за которой маячило еще несколько. Тускло блеснул металл.

– Проклятый, – сорвалось с губ Мальвани, и было отчего. Представить себе епископа Иллариона, шляющегося ночью по кабакам, было невозможно, но это был он собственной персоной, и глаза его горели тем же почти сладострастным огнем, что и утром.

Взгляд клирика поочередно останавливался на всех. Когда пришла очередь Александра, юноше показалось, что ему за шиворот швырнули кусок льда, но он выдержал. Епископ и сын Шарло Тагэре смотрели в глаза друг другу целую вечность, потом Илларион отвел взгляд. На суровом лице отобразилось некое непонимание, так наверняка выглядел бы растерявшийся камень. Епископ еще раз оглядел посетителей таверны, отчего-то пропустив сидевшего на самом виду менестреля, резко развернулся и вышел.