Евгений Малинин - Разделенный Мир Страница 36

Она усмехнулась, а парень неожиданно покраснел и пробормотал густым басом:

– Подумаешь – наука, монетки считать!…

– Да? – Машенька медленно вытянула из кармана монетку и показала ее будущему начхозфинчасти. – Это что?

Физиономии вытянулись у всех четверых, но ответил Жан Пожир.

– Это десять гульдов.

– Глядите-ка!… Он действительно умеет считать!… – театрально удивилась Машенька. – А может, ты и читать-писать умеешь?…

Рыжий снова залился ярким румянцем:

– Умею…

Теперь уже три пары глаз уставились на него.

– Ты грамотный?! – Сяма открыл рот первым, и все почувствовали напряжение в его голосе. «Почуял конкурента!…» – мелькнуло в голове у Машеньки.

– Очень хорошо! – Новоявленная баронесса снова взяла разговор в свои руки. – Значит, у нас есть кому составить список гвардейцев. – Она повернулась в сторону Сямы. – По тому, как ловко ты уходишь от этого вопроса, я поняла, что ты не владеешь грамотой?

Тот неожиданно гордо выпрямился и даже подбоченился.

– Благородному воину некогда, да и незачем, разбираться в каких-то там каракулях! Я умею ставить подпись и достаточно хорошо разбираюсь в людях, лошадях и оружии! Так что грамота…

– Никогда и никому еще не мешала, – перебила его Маша. – И вообще, ты, лейтенант, заткнись, пока лишнего не наболтал.

Она снова повернулась к повышенной в чине троице.

– Значит, Жан Пожир составляет список личного состава, лейтенант Сяма делит отряд на два отделения, вы принимаете командование над своими подчиненными. На все дела вам час. После этого Сяма и Жан – ко мне. Остальным готовить лагерь – мы здесь заночуем. Свободны, – скомандовала она.

Ее офицеры развернулись и направились в сторону рядового состава. Машенька тяжело вздохнула, подумав: «И чего я с ними связалась! Ехала бы сейчас спокойненько к своему герцогу!…»

Она тронула своего жеребца, и тот медленно двинулся с поляны в негустой перелесок. Отъехав несколько десятков метров, Маша соскочила с коня и устроилась на относительно чистом клочке травы под раскидистым кустом бузины. Через несколько секунд ее тело уже отдыхало. Та же неопределимая субстанция, которую в просторечии называют «дух», «душа», а сама Машенька называла «Маша-Два», отправилась обозреть окрестности.

В первую очередь Маша-два присмотрелась к тем страстям, которые разбушевались в толпе ее наемников.

Бравые молодцы обступили вновь назначенных ею офицеров плотным кольцом и кричали каждый свое.

– …Да нет у нее никаких денег!… Брешет она, а вы как дубье тупое, за ней попретесь!… Получите по паре медяков да по тряпочке между ног!… А ведьмачка заявится к герцогу во главе отряда… Вот ей и будут честь и хвала!… И денежки!… – размахивая короткопалыми кулаками, рокотал утробным басом низкорослый мужичок, с совершенно необъятным животом, охваченным широким поясом, из-за которого торчал ржавый зазубренный топор. При этом он поминутно оглядывался на стоявшего несколько в стороне и молчавшего Трота.

– А зачем это нас надо переписывать?… – бубнил топтавшийся напротив басистого пузана верзила с изрытой оспой физиономией. – Не надо меня переписывать… Меня сам герцог не переписывал и ведьме я не дамся!…

– Идти надо за ведьмой!… Коль она нас к себе берет – чего еще надо!… Да под ее покровительством мы будем первыми людьми у герцога!… И кто слышал, чтобы ведьма когда неправду говорила… – пытался перекричать всех черномазый лохматый мужичина с казацким кучеряво-смоляным чубом, падавшим на горевшие угрюмой злобой глаза.

– Пусть она аванс заплатит, тогда я за ней пойду хоть… в задницу к Ариману… А если денег нет, то и службы нет… – верещал худой и какой-то особенно ободранный мужик, взобравшись на трухлявый пенек. При этом он задрал голову так, что всем был виден нервно ходивший по его горлу костлявый кадык.

Все эти выступления встречали шумное согласие или не менее шумное неодобрение со стороны остальных гвардейцев.

Маша-два скользнула к несколько растерянному Сяме и язвительно прошептала прямо в его заросшее волосами ухо.

– Ты, лейтенант, будешь людьми командовать или будешь трястись, как осиновый листик? Ну-ка, успокой крикунов.

И тут же зашептала в ухо Жану Пожиру:

– Объясни козлам, что полугодовой аванс будет выдан только внесенным в список гвардейцам, и только под роспись… И аванс будет выдан сегодня…

Оба вздрогнули, услышав Машенькин голосок буквально в своей башке, но отреагировали мгновенно. Сяма столкнул на землю худого крикуна и сам вскочил на пенек.

– А ну, кончай орать! – гаркнул он на всю поляну и оглядел мгновенно примолкших мужиков тяжелым взглядом из-под нахмуренных бровей. – Сами вступили в гвардию ее милости Маши Д'Арк… Забыли, как под елочку поспешали?… А теперь горло драть начали?… Кто еще слово вякнет, живо в петле запляшет!… Стоп, Ржавый Гвоздь, ну-ка навести порядок!…

Оба капрала глухо заворчали и начали засучивать рукава. Поляна мгновенно стихла, и в этой тишине раздался спокойный голос Жана.

– Господин лейтенант, можно мне два слова сказать?

– Валяй, – разрешил Сяма, довольный столь явным признанием его главенства.

– Я только что получил указание Ее колдовской силы госпожи баронессы. – Гвардейцы немедленно принялись озираться в поисках «госпожи баронессы». Никого не обнаружив, они оторопело уставились на Жана, ожидая его дальнейших слов. Тот после короткой, но эффектной паузы, продолжил:

– Она поручила мне, как капте… нармусу, сообщить, что милостиво выдаст своим гвардейцам аванс за полгода вперед. Деньги будут выданы сегодня. Но… – он повысил и без того неслабый голос, – …только тем, кто будет внесен в список, и только под расписку в получении!…

Жан замолчал и со значением оглядел сослуживцев, а потом добавил, ухмыльнувшись:

– А денежки у нее есть, можете не сомневаться! Она вот при них, – он кивнул в сторону двух капралов, – вынула из кармана золотничок! А в кармане еще звякало…

– Десять гульдов!… – тихо, почти шепотом, но с глубочайшим почтением прошелестел над полянкой чей-то изумленный голос. И тут же твердо добавил: – Записывай!…

К Жану Пожиру шагнул здоровяк с повязкой через все лицо, скрывавшей его левый глаз.

Жан молча достал из нагрудного кармана своей рубахи огрызок карандаша и сложенный вчетверо листочек коричневой бумаги. Послюнявив карандаш, он взглянул в лицо первого «записанта» и приказал:

– Имя и фамилию говори. И без всяких дурацких прозвищ…

За одноглазым сразу образовалась молчаливая, беспокойная очередь.

Маша заметила, как Трот смачно плюнул в подвернувшиеся кусты и быстро пристроился в конец очереди.