Александр Беловец - Ловушка для богов. Книга 1. Источник (СИ) Страница 36

Морщась от боли, сержант наклонился за оружием и снова встал в позицию. И опять меч оказался на земле, а Колин заработал новый порез, на этот раз на ноге.

«Он же так меня зарежет! — вдруг проскочила паническая мысль».

Колин затравленно огляделся, ища путь для отступления и с ужасом понял, что сбежать не удастся. Судя по всему, посмотреть на его избиение собралась вся деревня. Глядя на жалкие потуги пленника аборигены ухмылялись, улюлюкали и криками подбадривали своего генерала.

«Чёрт с вами, смейтесь! — зло подумал сержант, поднимая меч с земли. — Но я так просто не сдамся! Да, этот коротышка быстр, очень быстр, но и у меня есть реакция. Нужно всего лишь следить за его руками».

Он встал в стойку и поманил противника пальцем. Гелимрах выплюнул короткую фразу, после которой все засмеялись и вновь атаковал. От первого удара Колин просто уклонился, от второго тоже. Третий успел принять на выставленный поперёк меч и, когда лицо аборигена оказалось рядом, от всей души залепил кулаком в челюсть. Гелимрах взвыл и, схватившись свободной рукой за подбородок, отскочил на пару шагов. В толпе кто-то засмеялся, но хватило одного его быстрого взгляда, чтобы смех тут же оборвался. Глядя на Колина исподлобья, воин сплюнул кровью и зло произнёс:

— Кутс'о твус. Траку са вик тус та раку. (Трусливый человек. Больше не буду с тобой играть.)

И схватив меч двумя руками, воин обрушил на пленника целый град ударов. Тот едва успевал блокировать, но абориген не унимался, продолжая поднимать и опускать своё оружие. Для своего роста Гелимрах оказался очень силён. Неудивительно, что его выбрали генералом. Колин потихоньку стал отступать. Видя, что противник сдаёт позиции коротышка усилил натиск. Клинок сержанта жалобно звякнул и переломился посередине, а он сам, баюкая онемевшую руку, упал на землю.

— Са му кута ви, кутс'о! (Молись своим богам, человек!) — крикнул Гелимрах, занеся над сержантом меч.

— Ти'атху! (Остановитесь!) — раздался вдруг голос из-за спин зевак и коротышки расступились. К ним спешил шаман Грох. — Ти'атху, Гелимрах!

Воин нехотя опустил меч и с ненавистью посмотрел на приближающегося шамана.

— В чём дело, Грох? Что тебе здесь нужно? Почему я не могу развлечься?

— Развлечься?! — ноздри шамана раздулись от негодования. — Развлечься ты можешь, покрыв самку орагра, а моего пленника трогать не смей!

— С каких это пор пленник, схваченный моими воинами, стал твоим? — Гелимрах зло сплюнул шаману под ноги.

— Ты забываешься, воин!!! — прошипел шаман, медленно потянув из-за пояса резной жезл. — Немедленно извинись, иначе разозлюсь.

Гелимрах скрипнул зубами, но понимая, что ссориться с шаманом себе дороже всё же произнёс:

— Прошу простить мою несдержанность, господин Грох'тр'авеж.

— Вот так-то будет лучше. А теперь объясни, почему ты решил, что имеешь право убить пленника?

— Я немного увлёкся, господин Грох, — Гелимрах виновато склонил голову.

— Впредь постарайся не увлекаться… А насчёт пленника уясни — когда я с ним закончу, он будет продан пиратам.

— Я всё понял, господин, — генерал вложил меч в ножны.

Из всей этой словесной перепалки Колин уяснил лишь одно — шаман только что спас его шкуру от знакомства с мечом этого ненормального в кожаных штанах…

Проснувшись, Колин стал ожидать того, кто за ним придёт. Если Нурх, значит пойдут изучать язык, а если воины, тогда его отведут в шатёр к шаману.

«Грох наверно придумал что-то новенькое, — отстраненно подумал сержант, пялясь в темноту. — До чего же надоел со своими экспериментами. Что он пытается во мне обнаружить?»

Колин перевернулся на бок, и в который раз вернулся к размышлениям о шраме.

«Что же это такое? Вальдрес, помнится, говорил о каком-то камне, что впечатался мне в грудь, но я, как назло, ничего не запомнил. Эх, встретиться бы с ним ещё раз да хорошенько расспросить».

За размышлениями он не сразу заметил, как откинулся полог и в землянку вошли двое менк'оа. Они бесцеремонно подхватили пленника под руки и поставили на ноги.

— Эй, что такое?! — возмутился сержант. — Я мог бы и сам подняться.

Но на его реплику никто не обратил внимания. Один из коротышек подтолкнул человека в сторону выхода и Колин, щурясь от солнечного света, выбрался из землянки. Его опять привели в тот же самый шатёр и, усадив на пол, оставили наедине с Грохом.

— Лучше не дёргайся, человек, — произнёс шаман, тыкая в сторону пленника белым жезлом. — Не то сделаю очень больно.

Проведя среди коротышек почти месяц Колин так и не смог сносно общаться на их каркающем наречии. Поэтому сейчас он понял лишь слово «человек», что постоянно употребляли по отношению к нему, да и жезл в руках «балахона» был весьма убедителен. Испытывать на себе действие этого странного предмета больше не хотелось, и поэтому сержант решил не делать лишних движений.

Убедившись в том, что пленник слушается, Грох подошёл к одному из столиков и принялся что-то толочь в глиняной плошке. Потом пересыпал её содержимое в другую ёмкость, подлил воды и, помешивая, стал нашёптывать какие-то слова. Наконец он закончил и жестом приказал сержанту раздеться. Колин по привычке стянул только рубаху, но шаман указал и на остальную одежду. Пришлось раздеться догола. Шаман приказал лечь на спину и, встав на колени рядом с сержантом, принялся разглядывать рисунок, едва ли не касаясь его носом.

«Никак нюхает?» — проскочила весёлая мысль.

Как и в прошлый раз, бубня под нос какие-то слова, Грох стал водить рукой над рисунком и нити шрамов в ответ вновь засияли мягким светом. Не ощущая в груди ничего, кроме лёгкого покалывания сотен маленьких иголочек Колин с интересом наблюдал за действиями коротышки в балахоне. Через некоторое время лёгкое покалывание сменилось неприятным зудом, который в свою очередь перерос в нестерпимое жжение. Сержанту показалось, будто на его грудь кто-то капает кислотой из пипетки, и он принялся ёрзать. Когда терпеть стало совсем невмоготу Колин, невзирая на опасный жезл в руках шамана решил подняться, но ладонь коротышки с силой прижала его к полу. Пленник посмотрел в глаза своего мучителя и ужаснулся. Глаз не было. Вместо них в глазницах полыхало белое пламя, а с губ срывались непонятные слова, каждое из которых отзывалось в груди сержанта новым приступом боли. Речитатив шамана становился всё громче и громче, а свечение на груди пленника постепенно стало вытеснять солнечный свет, льющийся из дыры в потолке.

Наконец Грох взвыл на высокой ноте и воздел жезл к потолку. Пламя в его глазах погасло и шаман, подхватив свободной рукой приготовленное зелье, выплеснул его на светящиеся линии. В тот же миг из центра рисунка выстрелила ослепительная молния и ударила шамана в лоб. Грох отлетел к дальней стене, где так и остался лежать сломанной куклой, а Колин едва не оглох от собственного крика. Боль была настолько невыносима, что не потеряй он сознание, непременно бы умер от болевого шока. Последнее, что успел зафиксировать его взгляд, были охранники, вбегающие в шатёр и яркие вспышки…