Генри Олди - Армагеддон был вчера Страница 36

Внезапно показалось, что меня уже расстреляли. Или, во всяком случае, приговорили. Лаборатория МИР! Институт Прикладной Мифологии! Господи Иисусе, Моисей Угрин, покровитель нелегалов!

Лаборатория МИР!

Я долго сидела, глядя в равнодушную бумагу и не зная, смеяться или плакать. Пять лет я искала хоть какой-нибудь следок этой самой лаборатории. МИР, Зона «Б», Институт № 7, скрывавшийся под дурацким, сугубо «штатским» названием. Тот самый институт и та самая лаборатория, из-за которых…

Итак, пять лет искала — найти не могла. И другие искали — с тем же успехом. И вот мне, дуре набитой, подсовывают… Нет, преподносят нужного человека на золотом блюдечке, а я…

Успокоиться удалось с трудом — и то не до конца. С блюдечком, конечно, не все так просто. Поднести-то поднесли, но даже лизнуть не дали. В том-то и соль, что пять дней назад Молитвин Иероним Павлович похищен неизвестными, о чем указано в сообщении заместителя главврача «неотложки», заявлении соседей и показаниях молитвинского собутыльника, Залесского Олега… Как бишь его там? Ладно, потом…

Итак, плыл себе Колумб, плыл, открыл Америку, да не заметил. А она возьми — и сквозь землю провались! И не беда это для Гизело Эры Игнатьевны, старшего следователя прокуратуры, а вот для кое-кого другого — почти катастрофа. Например, для внедренного сотрудника Стрелы, который год пытающейся разобраться в здешней куче дерьма. Ладно, еще не вечер. Молитвина не убили, а похитили. Значит, жив. Его искали и после похищения. Значит, скорее всего бежал. А главное, в исчезнувшем деле оставался «хвост». Значит… Значит, еще не все потеряно.

4

…Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок…

Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад…

Странно, я никак не могу разглядеть ее лицо. Только губы — они беззвучно шевелятся, девочка что-то хочет сказать, о чем-то спросить. Я вновь гляжу на мяч — он уже в воде, ленивая теплая волна слегка подбрасывает его вверх, солнце сверкает на мокрой резине. Какого он цвета? Синего, конечно, я хорошо это помню. Синий мяч с белыми полюсами, весьма похожий на глобус. Почему же…

И вдруг я понимаю — мяч изменил цвет. Сгинула синева, исчезли белые полюса, превратись в два уродливых красных пятна. Краснота ползет, смыкается у экватора. Теперь мяч красный — как венозная кровь. Кровь, залившая рубашку, новую рубашку, только что из прачечной, с наскоро пришитой пуговицей у левого запястья…

5

Я открыла глаза, резко выдохнула и несколько секунд смотрела в равнодушный белый потолок. Нет, не получается. Я даже не могу увидеть ее лицо. Но почему? Я ведь узнаю его из тысячи тысяч, могу описать, нарисовать. Но увидеть — нет. Господь ведает, чем наказать грешную рабу Свою…

Я встала из кресла, стараясь не скользнуть взглядом по висевшему напротив зеркалу. Лицезреть старую бабу с морщинками в уголках бесцветных губ не тянет — особенно в такой вечер. Тяжелый вечер тяжелого дня, когда больше всего на свете хочется успокоиться; тем более вечер не кончен, компьютер уже ждет, по черному экрану неторопливо ползут цветные сполохи. Час назад я отправила доклад. До разговора (если со мной, конечно, захотят говорить) еще десять минут. Надо успокоиться, обязательно успокоиться, иначе сорвусь на крик — визгливый бабий крик, тем более нелепый, когда он распадается на бессвязные слова, ползущие по экрану. Срываться нельзя, особенно сегодня.

На туалетном столике, в самом углу, возле открытой косметички, пристроился самодовольный пузатый томик, наглый в своей потертой роскоши. В давние годы толстая кожа переплета была покрыта тисненой позолотой, а фигурная застежка до сих пор пытается укусить за пальцы. Когда Девятый прислал мне эту книгу — как раз на тридцатилетие, — мне подумалось, что босс попросту решил пошутить. Поскольку я Игнатьевна, мне и полагается нечто подобное. К тому же во время оно мой «крестный» основал весьма эффективную организацию, двоюродную прабабушку той, в рядах которой мне приходится пребывать. И тоже имел дело со святыми, ведьмами, колдунами. Правда, шутка вышла дорогостоящей: первое издание «Духовных упражнений» Святого Игнатия Лойолы стоит не сотню долларов и, как я подозреваю, не тысячу. Пятый — тот был проще, презентовав фаянсовый кофейный сервиз, который я с удовольствием разбила о стену, чашку за чашкой, на протяжении двух месяцев. Очень помогало — особенно в подобных ситуациях. Затем сервиз кончился, и я взялась за Святого Игнатия. Девятый оказался прав: медитация по Лойоле оказалась куда эффективнее, чем по Будде. Странно придумал Первоиезуит: вначале вспоминать лишь о плохом, о муках и страданиях, представлять себе их в наимельчайших деталях — а потом как-то неожиданно начинает проступать хорошее. Жаль только, что кончается все одним и тем же — кровью по белой рубашке с наскоро пришитой пуговицей. Но тут и Святой Игнатий не помогает. Или из меня просто не получилось иезуита?

…Почему она не пишет? Последнее письмо пришло полгода назад! Девятый меня уверяет, что с ней все в порядке. Но неужели трудно набрать несколько строчек и кинуть в «паутину»?!

Все. Хватит. Забыть! Пока — забыть! Что я хотела? Успокоиться? Успокоилась! Почти…

До разговора оставалось немного времени, и я с трудом удержалась, чтобы не достать дискету с фотографией. Девочка бежит по пляжу; синий, похожий на Землю мяч катится по песку… Нет, нельзя! Особенно сейчас. Опять разревусь или того хуже: расслаблюсь, подобрею — и угожу прямиком в пасть к Пятому. Сегодня его день, и мне остается надеяться, что босс номер два сломает ногу по дороге в свою контору. Или шею. Или все вместе. Интересно бы все-таки узнать: где находится эта контора? По крайней мере, в какой стране. Первые годы я была уверена, что работаю все-таки на своих, но в последнее время…

«Семерка» (старомодная, с простым 820-цветным монитором) загружалась ужасающе медленно. Давно пора купить что-нибудь посовременнее, но эта минута, пока по черному допотопному экрану ползут цифирьки, очень важна. Есть возможность сосредоточиться, подготовиться к разговору. Особенно если говорить придется с Пятым.

Выход в Интернет удался с первого захода, и я мысленно возблагодарила Святого Наума, покровителя интерактивной связи. Булочка, сожженная поутру, не пропала даром, равно как дурацкая считалочка («Интернет, Интернет, без тебя мне счастья нет, паутинка, паутинка, покажи скорей картинку!»). Про Святого Наума, и про булочку перед сеансом Интернета, и, само собой, считалочку меня просветил все тот же Евсеич, а этот мерзавец, несмотря на форс-мажор со стояком, свое дело знает. Я тоже свое дело знаю и, ежели что, засажу его лет на восемь строгого — для начала. Да, негодяй он редкий, зато Тех-ник — от Господа. Любопытно, от какого? Мне-то он рассказывал про Святого Наума, а сам, кажется, кришнаит. Ну и городишко!