Тим Пауэрс - Врата Анубиса Страница 36

Он достал только один шиллинг из тайника на Флит-стрит, так как у него возник план: он присоединится к армии нищих Хорребина, а шиллинги сохранит для особых надобностей. Например, купит мясо, и джин, и пиво, и... он проглотил немного джина, подумав об этом, – девушка время от времени.

Он допил свой джин и решил не пить больше, чтобы успеть наняться к клоуну на ходулях сегодня же вечером. Иначе ему предстояло потратить часть своих денег единственно только на ночлег, а это не входило в его планы.

Он поднялся и стал пробираться через гомонящую толпу к выходу.

Мерцающий свет фонарей нехотя скользил по нависающим фронтонам домов на Бьюкеридж-стрит, небрежно касаясь, словно сухой щеткой, черной ткани ночи, – высоко на стене робко светилось одинокое окно, но на крыши домов уже спустилась тьма. Там – переулок, где-то в глубине, должно быть, горит фонарь, о котором можно было догадаться по желтому отблеску на булыжнике, напоминавшем процессию жаб, застывших на миг в своем медленном движении через улицу. Неровный ряд крыш и заплаты бегущих вверх стен были иногда видны, когда залетевший ветерок сильнее раздувал пламя лампы.

Красавчик на ощупь переходил улицу, направляясь к противоположному углу. Он обогнул угол следующей улицы и услышал храп, доносящийся из-за досок, которыми были забиты окна пансиона матушки Даулинг. Он усмехнулся, подумав о спящих там, которые, как он знал по собственному опыту, заплатили каждый по три пенса всего лишь за то, чтобы разделить постель с двумя или тремя такими же несчастными, а комнату – еще с двенадцатью соночлежниками. «Платить деньги за то, чтобы тесниться, как свиньи в загоне! – думал он, самодовольно ухмыляясь. – Нет уж, спасибо, у меня другие планы».

Но спустя мгновение он уже с тревогой спрашивал себя о том, какой ночлег он сможет обрести у Хорребина. Этот клоун производил ужасное впечатление, он, возможно, заставляет всех спать в гробах или что-нибудь в этом роде. Эта мысль заставила Красавчика остановиться, вращая глазами и крестясь. Потом он вспомнил, что уже поздно и что надо торопиться, если он намерен что-либо предпринять. В конце концов, люди Хорребина свободны, думал он, и там каждый – желанный гость.

Заседание Парламента к этому времени должно было быть перенесено в другое помещение, поэтому, вместо того чтобы повернуть направо по Мейнард к Бейнбридж-стрит, он пошел вдоль стены, которая касалась его левого плеча, обогнул угол, чтобы повернуть на север, где в дальнем углу Айви-лейн располагалось темное, похожее на склад помещение, известное в районе как Хорребин-отель или Крысиный Замок.

Теперь он опасался, что его не примут. В конце концов, он не сметлив. Успокаивало только то, что он считался хорошим нищим, а это главное. К тому же, внезапно подумал он, может, Хорребину будет интересно узнать, что новый глухонемой Капитана Джека притворяется и что его можно заставить заговорить.

«Да, – решил Красавчик, – я могу быть уверен в том, что меня примут у клоуна наилучшим образом, если расскажу об этом».

Джеки постоял некоторое время у окна, глядя на неясные очертания крыш, испещренных тут и там красноватыми отблесками чадящих ламп и янтарными ромбиками открытых окон. «Хотелось бы мне знать, что он сейчас делает, – думал Джеки, – каким темным делом он молчаливо занят, в каком притоне он покупает вино для очередной жертвы. Или он спит где-нибудь на чердаке – какие сны ему снятся? Их он тоже украл, хотелось бы мне знать?»

Джеки обернулся и сел за стол, где ожидали бумага, перо и чернила. Тонкие пальцы взяли перо, обмакнули в чернила и после некоторого колебания начали писать:

2 сентября 1810 года

Дорогая матушка! Хотя я по-прежнему не могу сообщить вам свой адрес, я могу уверить вас в том, что со мной все благополучно, еды у меня достаточно и есть крыша над головой. Я знаю, что вам это кажется опасным и буйным помешательством, однако мне удалось достичь некоторого успеха в поисках человека, если его можно назвать человеком, который убил Колина. И хотя вы все время повторяли мне, что это задача полиции, я хочу попросить вас еще раз понять, что полиция не готова не только иметь дело, но даже признать существование людей, подобных этому. Я намереваюсь убить его с наименьшим для себя риском, как только это станет возможным. Потом я вернусь домой, где, я смею надеяться, мне по-прежнему будут рады. Сейчас я среди друзей и мне угрожает меньше опасностей, чем вы, быть может, думаете. И если, несмотря на мое теперешнее прискорбное непослушание вашей воле, вы согласитесь сохранить ко мне теплые чувства и любовь, которыми вы так щедро одаривали меня прежде, я и в дальнейшем останусь вашей глубоко благодарной и любящей дочерью

Джеки помахала письмом в воздухе, чтобы высохли чернила, потом сложила письмо, написала адрес и запечатала письмо свечным воском. После этого она заперла дверь, сняла свой костюм нищего и, перед тем как опустить откидную кровать, отклеила усы, энергично почесала верхнюю губу и затем прилепила клейкую полоску волос к стене.

Глава 5

Большинство людей разбивают яичную скорлупу, после того как съедят яйцо. Видимо, когда-то это делалось для того, чтобы помешать гномам делать лодочки из скорлупы.

Ковент-Гарден в субботу вечером совсем иной, чем на рассвете, – впрочем, вечером здесь не менее людно и, конечно, не менее шумно, но там, где двадцать часов назад повозки с товарами выстраивались в шеренгу у края тротуара, там сейчас элегантно катили фаэтоны, запряженные пони, тщательно подобранными под пару, – это аристократия Вест-Энда выехала из своих домов на Джермин-стрит и Сент-Джеймс, чтобы посетить театр. Угрюмые оборванцы остервенело подметали тротуар. Каждый ревниво оберегал отвоеванный с боем участок тротуара впереди каждой идущей пешком леди или джентльмена, вид которых позволял надеяться на чаевые. Вот и дорический портик Театра Ковент-Гарден, заново отстроенного только в прошлом году, после того как он сгорел до основания в 1808-м, – какая великолепная архитектура, и сколь много она выигрывает от яркого света фонарей и золотистого мерцания люстр внутри... О, эти люстры – просто чудо, они сверкают ярче, чем солнце!

Если метельщики хотя бы ждали разрешения услужить за тот пенс и шиллинг, которые они получали, то просто попрошайки нагло приставали к прохожим. Впрочем, один несчастный оборванец, похожий на туберкулезника в последней стадии, избрал другую тактику и весьма преуспел. Он никогда не приставал к прохожим, выпрашивая милостыню, но только с покорностью человека, дошедшего до предела отчаяния, сосредоточенно глодал заплесневелую корку хлеба, слоняясь туда-сюда по площади. И если пораженная порывом жалости леди побуждала сопровождающих спросить эту несчастную заблудшую душу, что причиняет ему страдания, изгой с запавшими глазами только касался рта и уха и что-то невнятно мычал, со всей возможной очевидностью давая понять сердобольной леди, имевшей неосторожность остановиться, что он не может ни слышать, ни говорить. А затем отстраненно вгрызался в заплесневелую корку.