Наталья Якобсон - Роза с шипами Страница 36

Я крепче сжал ее ладонь. Дружеское пожатие или любовное? Я точно не мог сказать. Любовь пронзает сердце, а мое сердце было окутано оболочкой мрака. Возможно, все-таки даже в этой оболочке наконец-то образовалась брешь. Я поднес руку Розы к губам, и впервые не ощутил желание разорвать зубами тонкую бьющуюся от волнения жилку на запястье. Роза боялась, что сейчас опять начнется один из приступов кровожадного бешенства, но он не последовал. Просто легкий поцелуй и никакой жажды крови. Смерть осталась где-то позади, с тысячами тысяч безымянных людей, а Роза...отныне она будет такой же вечной и неуязвимой, как и я. Я так решил, и я смогу сделать ей такой подарок. Для такого опытного чародея, как я нет ничего невозможного.

Скоро почерневшее кольцо на ее пальце рассыплется в прах и, возможно, с его исчезновением сотрутся из памяти страшные фрагменты искалеченных женских судеб. Потемневший аметист уже начал крошиться. Ржавчина с перстня осыпалась и исчезала, скользнув по кремовому атласу платья Розы. Так рушатся все преграды на моем пути. Если бы я сам попытался приложить хоть сколько-нибудь усилий для достижения цели, то срок отчаяния и неизвестности сократился бы вдвое. На этот раз я не собирался ждать пока случай решит все за меня. Нужно было самому выследить темную личность, пытающуюся нанести мне удар исподтишка или через посредников. Однако, поджидать злоумышленника до следующей ночи возле трактира я не собирался. К тому же, усердие могло оказаться растраченным впустую. Ведь если мой недруг такой всезнающий и опасный, каким описал его перепуганный трактирщик, то он уже давно мог прознать о том, что его затея потерпела крах. Почему-то я был уверен, что он еще вернется на место предполагаемого преступления и прочтет оставленное там послание, но сделает это в тот момент, когда посторонних не будет рядом. Тень может проникнуть в любую щелку или выскользнуть через дымоход, и нет смысла ставить силки в том месте, где она скорее всего ожидает засады.

Сейчас главным для меня стали бдительность и острота мысли. Я ведь, в конце концов, чародей. Нет больше нужды шататься по ночным переулкам, крепко сжимая эфес шпаги, в поисках грабителей. Мне вообще больше не нужны ни шпага, ни мушкет для того, чтобы одолеть врага. Там где людям требуется физическая сила, мне надо было применить всего лишь ум. Собственное, незаурядное даже среди магов, развитое в течение столетий мышление, которое помогло мне не только заполучить тайную силу, но и приручить дракона, до этого повелевавшего мной. Теперь моя двойственность была не так хорошо заметна, как в тот период, когда отцовские звездочеты ополчились против меня. Конечно, это небольшое достижение, учитывая то, что меня самого теперь было довольно трудно принять за обычного человека. Слишком яркая красота вызывает подозрение суеверных, поскольку в чести еще легенды, сочиненные смертными о моей империи. Неужели, будучи королевским наследником, а потом и королем, мне все время придется ходить потупившись, чтобы взглядом не выдать никому своего неземного происхождения.

Добравшись до замка, я первым делом отправился в свою лабораторию. Крутые ступеньки, закручиваясь в спираль и образуя множество поворотов, спускались вниз. По ним вряд ли можно было идти быстро, не сломив шею. Я уже достал ключ, которым нужно было провести крест -накрест по поверхности двери, чтобы отомкнуть надежные колдовские запоры. На последней ступеньке я остановился и прижался ухом к дубовой двери. Мне почудилось, что за перегородкой я слышу голоса. Обворожительные, шепчущие, обещающие что-то голоса. Точно такой же приступ оцепенения и волнения я ощущал тогда, когда впервые услышал речи, исходящие из ниоткуда. Если эти голоса и предлагали мне что-то, то поистине нечто грандиозное. Но я опасался. Посулить-то они могут все. Наобещают что угодно в зависимости от того, о чем мечтает тот, кто услышал их. Они умеют угадывать желания и сулить их исполнение каждому, но не каждый сможет заставить их выполнить клятву. Слишком многие гибли или пропадали втуне, оступившись на преступном пути колдовства, а я до сих пор оставался жив и неуязвим и останусь до тех пор, пока не совершу роковой ошибки. Главное не ошибиться. Я прижался лбом к двери, пытаясь заглянуть в тонюсенькие щели между досками, чтобы увидеть, как серебристый дымок кружит по лаборатории, садиться на мебель и оставляет после себя сверкающий осадок. Сладкозвучные и зловещие голоса не умолкали. Они говорили на том языке, который люди не смогли бы понять. Человек не может произнести таких сложных, богатых оттенками и переливами звуков.

Они готовы были дать мне любые клятвы. Верить им или нет? Я не поверил. Вместо того, чтобы стоя за порогом ожидать обещанных даров, я отворил дверь и сквозь рассеявшейся дым двинулся к своему рабочему столу. На нем лежало все то, что я оставил: писчая бумага, чернильница из куска песчаника, песочница, перья. Никаких изменений, не считая того, что осадок мерцающей серебристой пыли тонким слоем покрыл все предметы. Даже медный подсвечник и гладко отполированный человеческий череп на краю стола серебрились от крошечных пылинок. Пыль, как будто, пыталась найти и разъесть те немногочисленные записи, которые я успел сделать, но они были предусмотрительно убраны в плотную кожаную папку. Расшифровать-то удалось совсем немного, а кто-то уже пытается помешать мне. Я не был уверен, что кто-то мне препятствует, но даже если бы было так. Можно уничтожить исписанную бумагу, но нельзя отнять у меня не так давно приобретенный талант исцелять раны и недуги. Перед работой надо было сосредоточиться. Пытаясь собраться с мыслями, я долго сидел без движений, сжимая пальцами перо и смотря в пустые глазницы черепа, и иногда мне казалось, что в них вспыхивает золотистый свет.

Пытаться разгадать содержание манускриптов иногда казалось мне почти бесполезной работой. Мне совсем не хотелось приниматься за это занятие. Веки тяжелели, голова болела и вообще было бы гораздо интереснее побродить по замку или сходить в "Театр теней", но я упорно продолжал работать, будто предчувствовал, что результаты этого занятия хоть и небольшие скоро будут мне очень нужны. Если бы меня не клонило в сон каждый раз, когда я больше часа просиживал над манускриптами. Вот и сейчас свинцовая тяжесть в голове, онемение в пальцах, буквы, символы и цифры из-под пера выходят какими-то кривобокими. Надо быть внимательнее, одернул я себя, это же не просто письмо, которое можно строчить почти неразборчивыми каракулями. В той азбуке, которую я годами изучал, стоит только чуть сильнее нажать на перо или сделать больший наклон, чем обычно и у символов, выведенных на бумаги, будет уже совсем другое значение.