Генри Олди - Гарпия Страница 36

Он надеялся, что привыкнет.

«Проклятье! Я ведь сам предложил Хайме сделать меня со-куратором! Кто мог знать…»

– Я увидела вас в окне, и решила заглянуть. Мне трудно привыкнуть, что распахнутое окно не означает приглашения. Скажите, мастер…

Она наклонилась вперед, и Кручек заметил, что гарпия возбуждена. Дыхание больше обычного вздымало грудь, на лбу высыхали бисеринки пота. Скулы чуть-чуть порозовели. Словно алебастр тронули кисточкой, где осталась капелька румян. Снаружи еще стоял день, солнце лениво катилось за крыши домов. Выйдя из световой рамы, гарпия перестала быть тенью и превратилась в живое существо.

«Боже, что она ела? Весь рот в красном… По-моему, это гранатовый сок…»

– Я целиком в вашем распоряжении, сударыня. Продолжайте.

С иронией тоже вышло не очень.

– Эта женщина…

– Профессор Горгауз? – он сразу понял, о ком идет речь.

– Да. Она… По-моему, она не слишком расположена ко мне.

Кручек расхохотался, забыв, что преподаватель в разговоре со студенткой обязан сохранять достоинство. Никто в университете не называл Горгулью – «эта женщина». А уж о неласковом расположении Исидоры и вовсе не заикались вслух. Просыпались по ночам в холодном поту, это да. Но молчали.

«Не расположена? Голубушка, она тебя ненавидит. И боится. Я сам имел удовольствие наблюдать: ненависть и страх. Вот, копаюсь в первопричинах. Рассказать Хайме? Пусть примет отставку Горгульи с кураторского поста? – во избежание…»

– Вы опоздали. Профессор Горгауз не терпит нарушений распорядка.

– Это может повлиять на качество моего обучения?

– Нет. Не думаю, – Кручек говорил с уверенностью, в которой наблюдательный собеседник легко уловил бы трещинку. Оставалось полагаться на юный возраст гарпии. В молодости ты занят больше собой, чем другими. – На качестве обучения может сказаться ваше личное прилежание. Упорство. Талант, наконец.

– Мой уровень маны. Его ограниченность.

– Ошибаетесь. Есть области Высокой Науки, где низкий уровень маны – залог успеха. Семантика, например. Или ясновиденье. Ясновидцу нельзя тратить много маны, иначе он начнет влиять на будущее. Не спорю, на практикумах у вас возникнут сложности. Но личные отношения учащегося и куратора… Вне сомнений, профессор Горгауз выше таких вещей.

– Спасибо. Вы успокоили меня.

Кручек вздрогнул: теперь ему везде чудилась ирония. Сколько же ей все-таки лет? Двадцать пять? Вряд ли. Кожа свежая, шея гладкая, как мрамор. Жгучие брюнетки рано стареют. Как говорят в песках Кара-Хан, где девицы черноволосы и стройны? Красотки в двенадцать, чистый восторг в тринадцать; матери в пятнадцать – и уродливые мегеры в двадцать пять.

Агнешка была шатенкой. Всегда хотела перекраситься в черный. Собиралась, мечтала, подбирала состав… Не успела. Когда ее хоронили, шел дождь. Земля размокла, мы шли за гробом, спотыкаясь. Маленького Яцека оставили с кормилицей…

– Еще вопрос, мастер. Когда вы смотрели на меня – там, в аудитории… Я вам кого-то напомнила, да?

– Да. Мою жену.

– Она жива?

– Нет.

– Я так и думала.

Ему захотелось ударить гарпию. Со всей силы, кулаком. Наотмашь. Чтоб хрустнули перья. Чтоб кровь, а не сок граната, или что там у нее на лице. Она, значит, так и думала? У нее вопросы? В душу лезем? – с острыми когтями…

Гарпия сгорбилась и нахохлилась, будто почуяв его ярость.

– Не сердитесь, мастер. Я не хотела вас задеть. Примите мои соболезнования. Просто… Это случается. Люди видят в нас своих близких. Чаще – утраченных близких. Им чудится, что мы похожи…

– Не волнуйтесь. Вы не слишком похожи, – сказал Кручек. – Агнесса никогда не была такой красивой, как вы.

Ярость ушла без остатка. Взамен явилась усталость. Надо идти домой. Или лучше в ресторацию, пообедать наконец. Никогда не скажешь, что толстяк Матиас вечно забывает поесть. А и скажешь – никто не поверит. Засмеют.

Гарпия улыбнулась.

– Не лгите. Была. Если вы до сих пор вздрагиваете, уловив родное сходство; если у вас там якорь… Значит, ваша жена красивее меня. Вы даже не представляете, как она хороша там, где якорь. Я в сравнении с ней – дурнушка. Курица-наседка.

Он ничего не понял про якорь.

– Вы рассказывали про силу и усилие, мастер. Чтобы их различать, надо уметь летать. Вы умеете. Не сочтите за лесть. И не бойтесь смотреть на меня. Я – всего лишь ваша студентка, одна из многих. Сходство – мираж. Вы привыкнете.

– Вам надо умыться, – Кручек неуклюже сменил позу, едва не смахнув на пол абонемент. – У вас лицо в чем-то красном. И эти…

«И когти,» – хотел сказать он, опустив взгляд, но передумал.

– Я знаю. Вы можете наколдовать миску с водой? И полотенце. Не хотелось бы лететь так через весь город…

– Конечно. Тетушка Руфь?

– Да, – откликнулась скрипторша из-за ширм. Она не вмешивалась, слыша тихий разговор. В библиотеке никого не было. Значит, никто не стал бы жаловаться, что ему мешают. А беседовать приват-демонолог Кручек мог с кем угодно, хоть с Нижней Мамой. – Вы что-то хотите, мастер Матиас?

– Миску с теплой водой. И полотенце. Вас не затруднит?

«Вас не удивит?» – вот что следовало бы спросить.

– Ни капельки. Я сейчас подогрею…

Минута-другая, и тетушка Руфь просочилась сквозь ширмы, неся заказ. Над миской курился слабый парок. При виде гарпии старушка обрадовалась, словно только и ждала, когда в библиотеку прилетит крылатая гостья. Переждав волну комплиментов, Кручек поблагодарил скрипторшу, проводил ее в отведенную для Руфи каморку – и задержался, болтая о пустяках.

Он не хотел стеснять гарпию. Пусть умоется. Следить за прихорашивающейся женщиной возможно лишь при близком знакомстве. Вздохнув, доцент признался сам себе, что страх Исидоры Горгауз – заразен. Он боялся гарпии. Двадцать лет подряд, уже после заключения мира, ее соплеменники отыскивали солдат, отличившихся в Плотийских войнах. Отыскивали – и убивали. Чудовищным, неизвестным способом, после которого не оставалось доказательств их вины.

Кроме нелепого термина: «похищение души».

Год за годом. Подписав соглашение. Переселившись в резервацию. Став подданными короны. Не привлекая внимания. Притворяясь невинными горлицами. Находили – и убивали, одного за другим. Хорошо, мир мог вас не устраивать по ряду причин. Пересмотр условий, расширение территории резервации, переговоры и запросы – все было бы понятно, оправданно, а главное, честно. Если бы не смерть Джошуа Горгауза и его друзей.

«Вы мстили, – думал Кручек, обсуждая со скрипторшей свадьбу кого-то из знакомых. – Это понятно. Мстили, нарушая договор. Это подло. Но почему вы однажды перестали мстить? Прошло слишком много времени? Вряд ли – если вас хватило на двадцать лет…»