Инна Живетьева - Орлиная гора Страница 36

   Вскрикнула принцесса Анхелина, сорвалась с подножия трона. Бросилась к сыну Лада. А Темка все выдирал локоть из цепких материнских рук. Он даже и не предполагал, что тонкие пальцы могут так держать, сдавливая до кровоподтеков.

   И только когда Дина-младшего вынесли, хватка разжалась. Темка повернулся. Он никак не мог разлепить губы, но чем дольше он смотрел на мать, тем сильнее у нее дрожал подбородок.

   – Как ты могла? – он произнес это почти беззвучно. Ответ был не нужен, княжич развернулся и побежал, наплевав на все дворцовые правила.

   – …Куда понесли княжича?

   – Княжича?..

   – Вы не видели?..

   – Пронесли к лекарю?..

   Коридор – ноги скользят по отполированным каменным плитам, крутая лестница вверх, выстланный красным деревом холл, налево, снова лестница – быстрее, едва касаясь перил рукой, площадка – бьет в глаза солнце из огромного окна, лекарская должна быть справа.

   Тонкая рука преградила дорогу, Темка едва не сшиб девочку.

   – Туда нельзя. Господин Арсений не пускает.

   Княжич возмущенно выдохнул – и узнал принцессу.

   – С королевским лекарем бесполезно спорить, – Анхелина остановила взгляд на обожженной щеке. – А вы ведь друг Эмитрия?

   – Княжич Артемий Торн из рода серебряного Оленя, принцесса, – Темка наклонил голову.

   – Пойдемте, – ладонь невесомо коснулась локтя. – Я знаю короткую дорогу.

   Уйти? Сейчас?!

   – Отец еще не закрыл Совет.

   Да, родовое оружие Динов осталось лежать перед Эдвином.

   Под удивленными взглядами принцесса вывела княжича из-за трона – именно там заканчивался узкий ход. Принцесса опустилась на ступеньки, а Темка замер на месте. Он ошибся: меч не лежал на полу, его держал король. Что это – приговор или помилование? Княжича взяли за плечо, заставив отступить за кресла Совета.

   Эдвин взглянул на дочь. Темка не видел лица принцессы, только затылок с затейливо уложенными косами. Анхелина чуть качнула головой.

   – В отсутствие княжича можно лишь осудить его, – заговорил король. – Но нельзя принять клятву верности. А раз так, то вынесение решения откладывается до того времени, когда княжич Дин из рода Орла сможет предстать перед Советом.

Глава 8

   Полутьма. Странный потолок: затянут плотной тканью и качается. Закружилась голова, и Митька закрыл глаза. Он лежал на чем-то твердом, тряском – и не мог понять, что произошло.

   Помнил: свет из огромных окон, густой запах – не разобрать, что в нем намешано, и приторные духи, и оружейная смазка. Сдавило виски, запершило в горле. Голоса сливались в неразборчивый шум, становились то тише, то громче, и тогда хотелось заткнуть уши. Не хватало воздуха, хорошо хоть, мундир стал свободен и жесткий ворот не давит на горло.

   Король Эдвин – с его голосом шум утих, и Митька пришел в себя. Шакалье невезение, заболеть именно сейчас! Княжич Крох отрекся от своего имени. Митьку начало мутить, спасибо Темке – удержал.

   Мама… Может, так оно и лучше. Раньше, чем Митька встанет перед королем.

   …Тяжелый меч. Руки дрожат – да держи, шакал тебя задери! Тяжелый… Гулкий удар, каменные плиты пола взметнулись перед глазами…

   …Край чашки касается губ. Что-то кислое. Проглотить, откинуться на мягкую подушку. Закрутило, завертело, и вот – качающийся потолок. И голова – как над ухом из пушки стреляли.

   Да это же крытый фургон! Его, что, везут домой? Но почему без мамы, не в карете? Или вынесено королевское решение, и это ссылка?

   Княжич сел. Кто-то снял с него мундир, пояс и сапоги. Пропали и Темкин нож, и нож с гербом Динов. Митька огляделся. Если он и пленник, то почетный: постелено дорогое шерстяное одеяло, рядом в ящике – кувшин с водой. Остальное пространство внутри фургона заставлено сундуками и ящиками. У одного отбита крышка, виднеется промасленная ткань. Впереди полог отдернут, но свет загораживает фигура возницы. Митька протянул руку, коснулся ткани, провел ладонью. Оружие. А вот и мундир, лежит на сундуке. Поверх брошены пояс и ножи. Засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия.

   Качнулся полог, кто-то заглянул через плечо возницы:

   – Как он там, не очнулся?

   Солнце высветило непривычные белые галуны на зеленом мундире.

   Пахло тиной – заводь обмелела, вода подернулась ряской. В глубине оврага орали лягушки, возмущенные вторжением людей. Вынырнул из темноты солдат, бросил охапку веток.

   – …Нет, хотели до Совета, понятное дело. Но уж больно вы, княжич, редко из комнат выходили. Да и дворцовую охрану усилили. Так что повезло, что к Совету столько просителей собралось. Ну, а после, как вас напоили «Мертвым сном», оставалось только вынести. Без проблем – засунули в корзину с бельем, понесли вроде как к прачкам. Уж простите, княжич, – добродушно усмехнулся капитан Жан. – Аккуратно все сделали, волосок к волоску. Как будто сам встал и пошел, куда надо. Так что пока во дворце и дома искали, мы уже в фургон – и ходу.

   Жан поправил ветки, загустел над костром воздух.

   – Ух, каша с дымом да салом – самая походная пища.

   Солдат расставлял на ящике тарелки, ломал хлеб огромными ломтями.

   – Вы ешьте, княжич, – Жан наполнил тарелку от души. – Ешьте, после «Мертвого сна» вроде и не хочется, а надо.

   Митька послушно взял ложку. Каша противным комком встала в горле. «Как будто сам встал и пошел…» Орел-покровитель! Решат же, что княжич Дин сбежал!

   – Дня через три, как до Верхнехолмских лесов доберемся, так, считайте, и у наших. Тропка есть, пройдем тихонько. Ждет вас князь!

   А ведь он не видел отца больше года. Митька даже зажмурился, столько разом всего нахлынуло: тоска (ох и соскучился по отцу!), обида за отданную Герману власть, яростное непонимание – ну как можно против короля, против клятвы вассальной? Надежда: отец все объяснит.

   – А мама? Почему вы не увезли княгиню?

   – Так это… – Жан нагнулся над костром, прилаживая котелок с водой. – Приказа не было. Князь велел сына доставить, а княгиню, мол, не трогать.

   Митька только сейчас сообразил: а ведь мама теперь Наш из рода Совы. Отец догадывался, что так будет? Но ведь Митька тоже хотел поклясться королю в верности. Шакалий потрох, как все запутано!

   После Митька лежал у костра и смотрел в небо. Звезды тут не такие крупные, как на границе с Дарром, в Березовые ночи, когда ходили в ночное с табуном Торнов. Тоже ужинали кашей с дымом, вдвоем с Темкой из одного котелка. Сержант Омеля аппетитно хрустел огурцом и рассказывал солдатские байки. Митька заливался жаром, но его похлопывали по плечу: слушай, малек, привыкай к походной жизни! И князьям на постое доброе дело с крестьяночками на сеновал слазить. А потом, хоть и гнал сержант мальчишек спать, все равно убредали к стогам. Не было разговоров честнее и откровеннее, чем под теми крупными звездами.