Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце Страница 36

Тот лишь осклабился и шало подмигнул в ответ.

– Поколе за правду платят, – загадочно изрек он, – потоле она и жива!..

– Али моя плешь наковальня, что всяк в нее толчет?..

С перекошенным личиком Лют Незнамыч метался по клети и потрясал кулачонками перед вежливо отклоняющимся Чурыней, а один раз чуть было даже не пнул с досады хитрый резной снарядец, снятый со стола и задвинутый в угол.

– И это волхвы? – в ужасе вопрошал он. – Это кудесники?.. Какая-то девка приходит среди ночи, вяжет обоих…

– Да девка-то – боярская племянница, – весь пожимаясь от неловкости, вступился было за кудесников хмурый немилорожий Чурыня. – Храбров с собой привела…

– Чурыня!.. – Розмысл вне себя топнул ножкой. – Да ты… Ты послушай, послушай сам, что говоришь-то!.. Храбров на капище привести! Волхвов связать!.. Это же всякого страха лишиться надо!.. Раньше кудесник, бывало, только посохом стукнет, а у берендеев уже и поджилки дрожат… Распустил ты людишек, Чурыня! Распустил!..

– Ну, неправда твоя, Лют Незнамыч! – обиделся сотник. – Да разве же я над волхвами поставлен?.. А на погрузке у меня все по струнке ходят…

– По струнке? А этот твой брылотряс?.. Как его хоть зовут-то?..

– Воробей… – нехотя отозвался Чурыня.

– Да что у тебя там птичник, что ли? – пронзительно завопил Лют Незнамыч. – Воробьи, Соловьи всякие!..

– Воробей – мой… – Упрямо набычившись, Чурыня гнул свое. – А за кудесника я не в ответе…

Розмысл его однако не расслышал – уши, видать, заложило от собственного крика.

– Почему у Родислава Бутыча на участке порядок? – малость уже подзадохнувшись, продолжал он. – Почему у Завида Хотеныча никогда ничего не стрясется? Почему у нас одних такая неразбериха?.. На голову сторожу девка с голым огнем спускается, а ему и невдомек!.. Спал твой Воробей? Говори: спал?..

– Да не спал он, Лют Незнамыч! Опешил просто… Обратно-то, чай, в колодец бадью не запихнешь!..

Розмысл замолчал, отдуваясь и ворочая глазами. Приходил вроде в себя…

– Ладно… – рек он наконец, садясь за стол и судорожно раздвигая грамоты и берестяные письма. – Загадал ты мне, Чурыня, загадку… Давай раздумывать. Людей поднял?

– Поднять-то поднял… Даже со ската снял… Вода-песок наготове… А вот близко подходить пока не велел…

– Почему?

– Увидит – всполошится… Ткнет с перепугу огнем в поленицу – склад разом и полыхнет…

– Может, оно и правильно… – пробормотал розмысл, тревожно оглаживая выпуклую плешь. – А что, ежели так? Заговорить ей зубы – да и того… Светоч отнять, а саму – сюда, к нам?.. На раскладке тоже народишку маловато…

– Там еще храбры наверху? – мрачно напомнил Чурыня.

– Много?

– Двое… И погорелец к ним какой-то прибился…

Лют Незнамыч досадливо прицыкнул и ущипнул себя за реденькую бороденку.

– Ну, а что они могут-то, храбры? – раздраженно осведомился он. – Ушла девка в навий мир. С кого тут спрос?..

– Так она же Блуду Чадовичу племянницей доводится! А он нам съестные припасы поставляет… по царскому указу… Уж этот-то сразу смекнет, с кого спрос…

Розмысл взялся за плешь обеими руками.

– Выпустить людей через соседний колодец?.. – без особой надежды в голосе предположил он. – Подобраться к капищу до света, напасть врасплох – и в бадью всех троих с этим… с погорельцем?.. Или кто-нибудь еще знает?..

– Девкам сенным она сказала… – со вздохом ответил Чурыня. – Если не врет, конечно…

– Худо!.. – Лют Незнамыч сорвал кулачки с плеши и стукнул в стол. – Завтра, почитай, всей слободке ведомо станет… А уж боярину – в первую голову…

Дверь приоткрылась, и в клеть просунулись встрепанные патлы обезумевшего мужичонки.

– Лют Незнамыч, – проскулил он, вылупив наслезенные глаза. – Там боярышня бесится… Поджигать хочет…

Розмысл стер его единым взором и, болезненно покряхтывая, поднялся с лавки.

– Ну что ж… – процедил он. – Когда ни умирать, а день терять… Надо идти…

Вдвоем с Чурыней они вышли и двинулись подземным переходом, ставшим теперь еще теснее от полных песком тележек и бочек с водой. Мужичонка Воробей семенил следом. Шарахались с дороги серые тени, работный люд вжимался в пыльную каменную кладку, уступая начальству путь. Кругом шушукались, перешептывались тревожно.

– Лют Незнамыч, да ты только прикажи! – внятно вызвался кто-то из густой тени. – Мы ее мигом утихомирим!..

Розмысл только фыркнул в ответ, а когда миновали толчею, бросил сердито через правое плечико:

– А этот твой… Докука… Он ведь у тебя уже второй день на погрузке… Ну и как он там?

– Ох, не спрашивай, Лют Незнамыч!.. – отозвался Чурыня страдальческим голосом. – За такого Докуку этому Соловью голову бы оторвать по самые плечи!.. Прошел разок с тачкой – сразу заныл, запричитал, хромым представился… Смотрю: а он уже на раскладке, с бабами болтает… – Сотник покашлял смущенно и признался: – Я уж грешным-то делом думаю: может, и впрямь отдать его?..

Розмысл недовольно посопел.

– Нет, просто так отдавать не годится, – буркнул он. – За два дня он тут много чего углядел. Умы начнет смущать… А вот не согласится ли боярышня, ежели мы его наверх отпущать почаще будем?..

– Сбежит, – решительно перебил Чурыня. – Тут же сбежит, по роже видно… Да и прочие роптать примутся. Работает-де по конец пальцев, а отпущать – отпущают… Нешто справедливо?

Но тут беседу пришлось прервать, потому что впереди затрепыхалось алое смоляное пламя. Высоко подняв светоч, Шалава Непутятична напряженно всматривалась в кромешную темноту подземного перехода, и ее чумазое, как у погорелицы, личико было весьма решительным. Пожалуй, Воробей кликнул начальство как раз вовремя. Еще мгновение – и пришлось бы пустить в ход песок и воду…

Однако стоило красноватым отсветам заплясать на выпуклой плеши и несколько отвислых брыльях розмысла, как боярышня попятилась в изумлении и чуть не выронила светоч.

– Лют Незнамыч?.. – не веря, вымолвила она. – Да когда же ты помереть успел-то?..

Впервые боярышня Забава увидела Люта Незнамыча еще будучи отроковицей, и уже тогда поняла, что берендей он непростой. Да и не она одна… Челядь теремная все языки поистрепала, гадая о происхождении и достоинстве странного гостя. Для них это был вопрос далеко не праздный: поклонишься как-нибудь не так или чарой невзначай обнесешь – и милости просим на широк двор к той лошадке, где седока погоняют. В какое бы время года ни появлялся Лют Незнамыч в боярских хоромах, был на нем неизменный дорожный терлик [62], обширную выпуклую плешь гость прикрывал скудно украшенной тафьей [63], а ежели случалось ему выйти на высокое резное крыльцо, то поверху водружался еще и меховой колпак. В горлатной шапке Люта Незнамыча никто никогда не встречал, из чего следовало, что не боярин он и не княжеских кровей… Хотя вон, с другой стороны, и Столпосвят, известный душевностью своею и простотой, ради близости к народу тоже отродясь горлатных шапок не нашивал.