Мир лабиринта и костей (СИ) - "mikki host" Страница 37

— Хочешь остановиться? — спросила Пайпер.

Фортинбрас сглотнул и медленно помотал головой из стороны в сторону.

— Хорошо, — с улыбкой сказала Пайпер. — Тогда не останавливаемся.

Фортинбрас кивнул и, протянув руку в сторону, толкнул двери, оказавшиеся рядом. Пайпер постаралась скрыть удивление: Фортинбрас то ли догадался, что она хотела прийти в его покои и спокойно поговорить там (но, сорвавшись, всё равно начала раньше), либо просто решил, что так им точно никто не помешает.

Впрочем, она была не против.

***

Фортинбрас понял, что окончательно потерял контроль над мыслями и действиями, лишь после того, как Пайпер стянула с него камзол.

Она сама лежала на его кровати, в какой-то момент обвив ногами его бёдра, улыбалась, целуя его, и, кажется, была довольна происходящим. Её камзол прекрасного кремового цвета, который напоминал Фортинбрасу о первом омагском празднестве, на котором она была, лежал на полу. Как он там оказался? Пайпер сама сняла его? Он помогал ей? Он совсем этого не помнил.

Фортинбрас целовал Пайпер, нависнув над нею, позволял ей целовать его, и думал, что всё делает правильно.

Оторвавшись от её губ, Фортинбрас посмотрел ей в глаза и понял, что окончательно потерялся. Он не мог отвести завороженного взгляда от неё. Она сияла, как солнце, которого ему так не хватало, было такой же тёплой и ласковой. Непривычно тёплой и ласковой, настолько, что Фортинбрас с трудом верил, что она до сих пор рядом с ним. Не отвернулась после его неконтролируемых вспышек гнева, ошибок, Башни и недоверия с ненавистью, с которыми он столкнулся во Втором мире. После его злости на то, что он никак не сумел предотвратить бой с Гилбертом и Катоном. Она даже сумела объяснить ему, почему винить себя не следует, и так хорошо, что Фортинбрас ей поверил.

Он всё ещё хотел быть рядом с Гилбертом вопреки знанию, что Время больше ничем не может помочь. Фортинбрас знал, что Марселин ни за что не отойдёт от Гилберта, что Киллиан будет рядом, и знал, что ему сообщат, если что-то случится. Но до тех пор, пока Пайпер не ответила на его поцелуй в коридоре, думал, что его ничто не сможет отвлечь.

Пайпер была настоящим солнцем, и Фортинбрас искренне не понимал, почему она всё ещё светит для него. Он же…

Неправильный. Несовершенный. Сломанный.

Он хотел исчезнуть.

— Погоди, — пробормотал Фортинбрас, останавливая её пальцы, уже взявшиеся за низ его чёрной туники.

— Тебе не нравится? Мне остановиться?

В том-то и дело, что ему нравилось. Нравилось, как она целовала его, какими мягкими и сладкими, точно мёд, были её губы. Нравилось, как она касалось его — нежно, аккуратно и решительно одновременно, так, что всё внутри замирало в предвкушении. Нравилось, как её голос, немного хриплый и совсем чуть-чуть низкий в моменты, когда она что-то шептала, вызывал у него ни с чем не сравнимую истому.

Он точно не знал, как это называется, но ему нравилось всё то, что Пайпер делала с ним.

Однако он слишком долго жил исключительно ради других.

— Я думаю, что ты заслуживаешь лучшего.

Пайпер моргнула, а Фортинбрас почувствовал, как холодеют его пальцы. «Так будет лучше, — убеждал он себя, видя, как Пайпер задумчиво кусает нижнюю губу, и пытаясь прогнать мысли о том, как сильно он хочет вновь поцеловать её. — Так ведь будет лучше, да?»

— Тогда целуй меня, — с уверенностью сказала Пайпер и одарила его одной из своих ярчайших улыбкой.

Фортинбрас нахмурился.

— Что?

— Я думаю, — медленно произнесла она, — что ты — моё лучшее.

Фортинбрас только сильнее нахмурился. Как это может быть правдой? Он же неправильный, несовершенный, сломанный. Она — солнце и золото, а он — яд и хаос, в котором не выжить.

— Слушай, — Пайпер, заёрзав на месте, выпрямилась, села напротив него и посмотрела ему в глаза. Фортинбрас нервно сглотнул, поняв, что между их лицами не больше десяти сантиметров, а её ноги всё ещё обвивают его бёдра. — Если ты не хочешь целовать меня, не хочешь быть рядом и просто не хочешь — это нормально. Скажи мне об этом, и мы прекратим. Скажи, чего хочешь ты.

— Я? — хрипло повторил он. Пайпер уверенно кивнула, и Фортинбрас, видя, с какой надеждой она смотрит на него, даже подумать не посмел о том, чтобы соврать. — Я… Я хочу быть рядом с тобой. Я не знаю, как у людей это называется, не могу понять, как объяснить. Я хочу слышать твой голос, знать, что ты рядом, чувствовать тебя. Целовать тебя. Хочу, чтобы ты была счастлива.

— А ты будешь счастлив?

— Не знаю, — так же честно ответил он. — Это важно?

— Конечно! Нельзя всё время забывать про себя, Фортинбрас. Ты заслуживаешь любви и всего самого лучшего во всех мирах, и не бойся говорить об этом. Я в любом случае тебя поддержу.

— В любом?

— В любом, — уверенно повторила Пайпер.

Фортинбрас даже не предполагал, что всё зайдёт так далеко. Может быть, если бы он был прежним собой, — тем великаном, существовавшим до Вторжения, — нашёл бы подходящие слова, чтобы описать то, что чувствует. Он прочитал сотни книг, вживую наблюдал за зарождением любви между людьми, которые его окружали, от Алебастра слышал о том, как тот любит Марию, видел любовь и заботу, которые проявляли его мать и отец. Будь он прежним собой, он бы использовал эти наблюдения, чтобы объяснить всё то, что с каждым днём только ширилось в его груди, наполняясь солнцем и золотом.

— Я хочу быть рядом с тобой, — сказал Фортинбрас, большим пальцем гладя её по скуле. — Быть рядом с тобой и знать, что ты хочешь быть рядом со мной. Чтобы ты была счастлива, а я… А я был счастлив вместе с тобой.

Пайпер мягко улыбнулась ему. Не отстранилась, не сказала, чтобы он убрал руку и не трогал её. Её ноги всё ещё обвивали его бёдра, между их лицами было совсем крохотное расстояние. Фортинбрас видел в глазах Пайпер тысячи мельчайших искр всех оттенков золота и самого себя, с восхищением и надеждой смотрящего на неё.

— Я верю тебе и верю в тебя, — прошептала Пайпер, совсем легонько коснувшись его губ.

— Я верю тебе и верю в тебя, — ответил Фортинбрас, раскрывая губы и целуя её.

Он сомневался, что у него хорошо получается. Поцелуи — это нечто неизведанное, странное и, честно говоря совершенно не обязательное, даже дикое, как считал Фортинбрас раньше. Он не понимал, почему этот процесс считается каком-то невообразимо особенным, почему одни предпочитают полное уединение, а другие не стесняются целоваться на глазах у других.

Это было странным, не понятным для него явлением. Даже когда на пиру у фей Пайпер поцеловала его, Фортинбрас никак не мог осознать, что это значило. После, когда в Башне Эйкен сказал, что Пайпер взялась отвлекать его, Фортинбрас чувствовал себя разочарованным. Будто хотел, чтобы Пайпер целовала его по-настоящему, а не из желания остановить, отвлечь.

Он, вообще-то, по-настоящему этого хотел. Хотел каждый раз, когда смотрел на неё и, что самое удивительное, иногда решался спросить, может ли он сам поцеловать её. В такие моменты мысли, что она отвлекает его, исчезали сами по себе.

Второй мир был диким местом, но рядом с Пайпер справляться с его дикостью было легче. Поначалу Фортинбрас думал, что редкими поцелуями она отвлекает его от самого мира, — так же, как делала это у фей. Но если бы это было так, на коронации Джулиана она бы не подговорила музыкантов играть яхади, не сбежала бы вместе с ним и не позволила бы ему целовать её шею. Она бы не отвечала ему здесь, в Диких Землях.

Как, например, сейчас.

Фортинбрас понятия не имел, откуда в его голове родилась эта мысль, но она тут же показалась ему правильной и логичной. Он целовал губы Пайпер, линию её челюсти, изгиб шеи и плечо медленно, нежно, вкладывая в каждый поцелуй всё то, что он не мог выразить словами. Пайпер обнимала его, прижимая к себе, сплетала пальцы на его шее и в волосах, громко, прерывисто дышала у него над ухом, из-за чего всё внутри Фортинбраса трепетало. Её скрещенные ноги надавили ему на поясницу, когда он поцеловал впадинку между её ключицами. Тепло тела Пайпер стало напоминать жар, который ему нравился и в котором он хотел утонуть.