Маргит Сандему - Цветок виселицы Страница 37

— Вспомни печальную судьбу Суль, — сказал Йон. — Ведь она тоже не могла любить простого смертного.

Ульвхедин тут же резко поправил сына.

— Суль была совсем не такая, как Ингрид. Она была одержима страстью к сатане. А Ингрид — нет.

— Ты прав! — быстро сказала Ингрид. — Думаю, я полюбила бы Тура Эгиля, будь у нас побольше времени.

— Но не Дана?

— Нет, только не Дана. С ним интересно беседовать о науке, но не больше.

— Тем лучше, — сказал Альв, и все с ним согласились.

Ингрид оглядела присутствующих:

— Что ж, значит, теперь все здесь знают правду. Все равно она выплыла бы наружу. Слухи расползаются, как гадюки в вереске. Моего сына будут звать Даниэль Ингридссон Линд из рода Людей Льда, и у него будет только мать. Теперь, с сыном, я чувствую себя сильнее.

И сил у Ингрид действительно прибавилось.

Вскоре Ингрид заметила, что, несмотря на помощь Ульвхедина, страшная болезнь все-таки не оставила обоих ее родителей. Ульвхедин мог облегчить течение этой болезни, приостановить ее развитие, но окончательно избавить от нее Альва и Берит он не мог. Чахотка косила людей в округе, как чума. Медленная, мучительная, она вытягивала из них все силы. Почти не осталось домов, которые эта беда обошла бы стороной.

Ингрид, как говорится, засучила рукава и принялась за дело. Она считала своим долгом освободить родителей от хозяйственных и домашних забот. За зиму, проведенную в усадьбе в Нисседале, Ингрид многому научилась. Она пришла в ужас, когда узнала, в каком плачевном положении находится Гростенсхольм: налоги не уплачены, люди больны, постройки требуют безотлагательного ремонта, на который нет денег. И все это тянул один отец, пока она легкомысленно разъезжала по стране и транжирила свое приданое — а как бы оно пригодилось сейчас в Гростенсхольме!

Ингрид сама не подозревала, что у нее столько сил. Она успевала работать и в доме и в хлеву, строго, но справедливо управлять работниками, беседовать с кредиторами, разбрасывать на полях навоз, чистить хлев, убирать хлеб и овощи и заниматься Даниэлем, может быть, реже, чем следовало, но с безграничной любовью. Берит хотела взять на себя заботу о внуке, но Ингрид проявила твердость. Слишком была велика опасность, что он заразится чахоткой, и она не хотела искушать судьбу.

Ингрид попыталась исцелить родителей с помощью корня мандрагоры, но он словно не хотел проявлять сочувствие к их печальной участи.

Обитатели Элистранда в первые годы служили ей главной опорой. Особенно друг ее детства Йон. Закончив свои дела дома, он часто работал с ней на поле чуть ли не за полночь. Ульвхедин теперь почти не занимался хозяйством, у него не было времени — люди узнали о его способности исцелять и обращались к нему за помощью. Однако несколько раз в неделю он непременно приходил в Гростенсхольм, чтобы проведать Берит и Альва, а также всех других в усадьбе, кто был болен.

Стина помогала на кухне, а ее дочь Ингела играла с местными ребятишками.

Года через два после приезда в усадьбу Стина вышла замуж за сына арендатора и вместе с Ингелой покинула Гростенсхольм. Ингрид скучала по ним обеим. Они были рядом с нею в самую трудную пору ее скитаний. Но, конечно, она радовалась, что у Стины появился и муж, и дом.

Самой Ингрид некогда было думать о мужчинах. После возвращения домой, ею постоянно владели два чувства: усталость и тревога за родителей. Она работала за десятерых, чтобы свести концы с концами; по вечерам она иногда засыпала, не успев даже раздеться; сон ее был больше похож на смерть, и ее будил Даниэль, с которым она спала в одной комнате.

Даниэль был главной отрадой Ингрид. Он был поразительно похож на Дана — Ингрид от души надеялась, что они никогда не встретятся. Веселый, любознательный, а порой и очень серьезный, он, к счастью, не унаследовал пылкий темперамент Ингрид. Благодаря своему доброму и покладистому характеру Даниэль делал светлыми ее тяжелые будни.

Альв часто просил дочь не надрываться, подумать о своем здоровье, но Ингрид его не слушала. С присущей ей самоотверженностью она выжимала из себя последние силы, видя, как на глазах тает мать, как седеет отец и на щеках у него горит лихорадочный румянец — грозный признак чахотки. По ночам Ингрид плакала от беспомощности.

Колдовством Ингрид больше не занималась. После приезда домой, она не произнесла ни одного заклинания. Ей не хотелось огорчать родителей, которых пугали ее колдовские способности.

Пришел день, которого они все боялись: фогд не хотел больше ждать. Гростенсхольм задолжал казне триста риксталеров за налоги и теперь должен был перейти короне.

Альв был вне себя от горя. Все их труды оказались напрасны. От Берит, которая к этому времени снова слегла, скрыли приезд фогда.

Ингрид гордо подняла голову. Несмотря на тяжелую работу, она была по-прежнему ослепительно хороша. Четырехлетний Даниэль стоял рядом с ней и держал ее за руку.

— Ваша милость, прошу вас быть нашим гостем и остаться в Гростенсхольме на ночь, — сказала она. — Уже поздно и хороший ужин не повредит после дальней дороги. Завтра утром мы с вами поговорим о Гростенсхольме. Я представлю вам все счета.

Альв удивленно поднял на нее глаза. Что она задумала? Ведь они оба знали, что у них за душой нет ни гроша. Урожай не оправдал их надежд. Что они могут предложить фогду?

Поколебавшись, фогд уступил Ингрид, соблазнившись ее заверениями, что нигде не варят такого пива, как в Гростенсхольме. Ужин действительно получился на славу, его приготовили из последних запасов. Ингрид развлекала гостя занятной и умной беседой. Фогд отправился на покой в отличнейшем расположении духа.

Ингрид тоже ушла к себе. Даниэль уже крепко спал. Она подошла к нему и нежно погладила по щечке.

— Сейчас твоя мать совершит поступок, о котором никто не должен знать, — прошептала она. — Она уже давно не прибегала к подобным средствам. Спи сладко, сынок! Ты этого не увидишь.

Она долго стояла, погруженная в свои мысли. Может, следовало сперва поговорить с Ульвхедином?

Впрочем, лучше, чтобы об этом не знала ни одна душа…

Ингрид подошла к своей кровати. Последние годы она хранила корень мандрагоры в ларце, привязанном снизу к доскам кровати, ей не хотелось иметь его на себе во время работы. Корень могли обнаружить, а этого ни в коем случае нельзя было допускать. Ее положение в приходе и без того было достаточно шатким. Конечно, Ингрид уважали за трудолюбие, но, с другой стороны, люди потихоньку перешептывались о Даниэле Ингридссоне, у которого не было отца. Мало того, она никогда не посещала церковь, и это особенно раздражало набожную часть местных жителей. Время от времени Ингрид получала письма без подписи, похожие одно на другое: ее обвиняли в грехе, сулили погибель, вечные муки в аду и предрекали всевозможные беды, которые свалятся на голову ее приблудного сына. Ингрид прекрасно знала, что за люди пишут эти письма. Они ютились на окраине прихода и старались подольститься к пастору и пономарю. Набожно складывая руки во время церковной службы и славословя Господа Бога на каждом шагу, они готовы были добить слабого и толкнуть падающего, особенно если это могло принести им хотя бы ничтожную выгоду.