Николай Басов - Поиск неожиданного Страница 37

А поутру, совершая обход, он придрался к тому, что некоторые из его солдат, по обыденной солдатской привычке, не продристались в кустах как следует, пожаловались на плохую жратву и в итоге… объявил их больными. А это требовало и последующих приказов, например, о введении в лагере карантина. Пусть на самом-то деле его можно было и не вводить, но Плахт сделал свой выбор. Он взвесил ситуацию и принял в своих ночных раздумьях этот вариант действий.

По сути, он герцога обманывал, но делал это со спокойной совестью, потому что светлейшего следовало притормозить, остановить его мальчишескую порывистость и провернуть все так, чтобы не платить за его воинскую незрелость и глупость его подручных кровью простых солдат.

Весть о возможной холере распространилась среди солдат быстро. Тем более, что на краю лагеря уже создавалась организованная карантинная зона… И перед обедом к нему, к Плахту в палатку, ввалился сам герцог, в блестящем стальном нагруднике с какими-то завитушками, перевязанный по узкой талии полковничьим шарфом, хотя никто ему этот чин, насколько Плахт помнил, не присваивал, и с узким, длинным мечом на изукрашенной драгоценным шитьем перевязи. За ним следовали Постук и маршал.

— Что я слышал, командующий? — спросил герцог, развалясь в самом удобном, отнюдь не карличьем кресле Плахта перед небольшой и низкой, походной жаровней, вытягивая ноги в блестящих сапогах и принимая стаканчик вина из рук услужливого Несвая. — У нас холера?

— Государь, это ни в коей мере не изменит наши планы. Это лишь… потребует более взвешенных действий.

— Солдаты всегда болеют, но… — начал было маршал, но его уже не слушали.

— Что ты собираешься делать? — спросил герцог, отхлебывая вино и морщась, даже не потому, что вино было нехорошо, а потому что после вчерашнего ему бы и небесный нектар показался вонючей микстурой.

— …война всегда была уделом лишь сильных мужчин, а не слабаков, — упавшим тоном завершил интендант-маршал.

— Я считаю, пресветлый, что мои солдаты — не слабаки, они это доказали, одержав победу над превосходящим противником, — ровно отозвался Плахт.

— Это — правда, Суровый. — Герцог обратил взгляд своих поросячьих глазок на маршала, и тот стушевался окончательно. — Вот только, знаешь, это очень не вовремя. Я так хотел посмотреть на лесной город, который скоро будет моим… Ведь ты знаешь, командующий, еще мой отец хотел его присоединить к коренным своим владениям, но лишь мне это стало по силам.

Плахт мельком бросил взгляд на Постука. Теперь следовало как-то подключить к разговору и его, тем более что уж у него-то, у полузверя, было очень точное ощущение болезни у кого бы то ни было, и, следовательно, если кто-то и мог раскрыть его, Плахта, обман, так вот именно этот тип — приближенный к герцогу кентавр.

— Можно было бы пройти к городу частью наших сил, оставив обозы и больных и всех прочих, сопровождающих армию, здесь, на возвышенности. Но вокруг еще бродят стаи диких роллов, светлейший, разъезды кентавров докладывают, что они все еще нападают на некоторые из наших отрядов.

— Это бывает, — нехотя согласился Постук, перебирая передними копытами. — Драки кое-где происходят, они держат нас под наблюдением, господин мой.

Герцог допил вино, выплеснул его остатки себе под ноги и встал.

— Значит, разъединять армию мы не станем, и даже не пойдем на город немедля… Это — приказ, Плахт, ты его слышал, и его следует исполнить.

— Я сделаю все, как ты приказал, государь. — Плахт, который все время оставался на ногах, низко поклонился.

Они простояли почти на том же месте, где и произошло сражение, выигранное армией герцога, еще с неделю. А потом вдруг стало известно, что отряды диких роллов растворились где-то в дальних лесах. Даже значительные разъезды, сотни в две-три кентавров, которых Плахт направил в сторону, где мог бы обнаружиться противник, не находили ничего, кроме обычной грязи, которую оставляет армия на биваках: кострища, шалаши из веток, какие-то тряпки, могилы, остатки плохо приготовленной и протухшей пищи или того, что от нее осталось после…

Вот тогда-то он и повел свою армию вперед, снова неспешно, внимательно и осторожно. Но уже не тремя потоками, а одним — мощным, неудержимым эшелоном, который невозможно было остановить. Признаться, в этот момент в армии, особенно среди офицеров, сам Плахт не раз и не два заставал довольно жаркие споры, суть которых сводилась к следующему: стоило ли выжидать, чтобы дикие роллы частично ушли, не проще ли было подойти к городу сразу после победы, чтобы обложить его и взять в тесную осаду.

И тут мнения существенно расходились, как заметил Плахт, у которого, конечно, как у каждого действительно хорошего командира, имелись те, кто доносил ему о настроениях среди солдат, кто почти откровенно наушничал, хотя сам командующий их к тому и не понуждал, ну почти не понуждал, лишь расспрашивал, установив иногда доверительный тон в разговорах.

И расходились мнения, как он выяснил, не столько из-за различий в расах его разношерстной армии, сколько из-за возраста офицеров и прочих служак. Молодежь, склонная к прямым и несложным действиям, почти поголовно осуждала его за медлительность и перестраховку. Зато пожилые солдаты и офицеры были согласны с ним, с командующим армией Плахтом Суровым, в том, что лишние жертвы и потери не нужны, что их следует избегать даже ценой некоторой внешней нерешительности.

Суть спора была в том, что если бы они сразу обложили город, тогда те части из недобитой армии диких не сумели бы к городу отойти и составить в нем гарнизон куда более многочисленный и сильный, чем получалось теперь. Следовательно, ныне, когда они могут город атаковать, брать его придется с гораздо большим трудом и возможными потерями, которые окажутся не меньшими, а даже большими, чем если бы нападать на город сразу, но и отбиваться от армии диких роллов, стоящей вне города. Доля справедливости в этом мнении действительно имелась. Вот только прямая атака была бы сложна, оставляя слишком много инициативы и преимуществ противнику. Теперь же Суровый этого избежал и не сомневался в том, что все сделал правильно. Он не дал диким никаких возможностей поступать по-своему, не бросил ничего на волю слепого случая, который на войне, как всегда, мог бы сыграть слишком заметную, если вовсе не решающую, роль.

Вот тогда-то они вышли наконец к городу диких роллов, к Колышне. Это было довольно крупное поселение, дававшее кров и работу тысячам тридцати свиномордых, как Плахт на глазок определил, расположенное в центре долины, неподалеку от места впадения в большую реку, которая эту долину и образовала, еще одной речки, лишь немногим уже, чем основной поток.