О`Санчес - Нечисти Страница 37

Шипение… Это Аленка очнулась. Чудовище ты мое стоеросовое… Против Нее и ты бессильна… А?

Леха перекатился на карачки: Аленка сладко содрогнулась в последнем глотательном движении и завилась в широкую ленивую спираль вокруг повелителя, образовав таким образом на траве нечто вроде защитного круга двухметрового диаметра.

– Т-ты что, дура, рыжуху слопала??? – Леха словно поглупел: он как был на четвереньках, так и перевалился через барьеры Аленкиного тела и принялся шарить в траве вокруг пня… Лисички не было. Леху подбросило в полный рост. – Сожрала, сволочь! – Аленка недоуменно зашипела, ромбовидная голова ее поднялась высоко и опустилась чуточку, чтобы лучше было видеть глаза повелителя… – Она меня спасти хотела. Я ей обещал, что не трону! Ты, гадина зеленая. Лучше бы ты на тот мешок с костями кидалась. Проспала!!! – Леха ударил слева и тут же справа. В удар справа он вложил все: боксерскую выучку, девяносто килограммов веса, стыд, потенцию будущего «великого колдуна», отчаяние и жажду хоть на ком-нибудь выместить многоярусную злобу; и если левую руку Аленка почти и не заметила, то от удара справа ее мотнуло на метр в сторону. Леха добавил пинком еще раз, наклонился, чтобы продолжить руками, но Аленка, испуганная тем, что увидела во взоре повелителя, стремительно съежилась в змейку-малявку и юркнула к Лехе за пазуху. Прятаться, искать защиты у повелителя же, то есть у него… А он… Опять у него все не так, все беды из-за него… На ней решил выместить… А она к нему за защитой… Это было последней каплей, переполнившей чашу: Леха стукнулся задницей в низенький пень, закрутил нечесаными патлами и заревел в полный голос, прежние «скупые мужские» растворились в потоках нестесняемых слез, по количеству и качеству ничем не уступающих тем, которые проливаются женщинами и детьми…

Леха долго плакал на полуденной жаре, а потом заснул. Злопамятность Аленки не распространялась на повелителей: она выскользнула из Лехиной рубашки, подросла в треть возможного, подсунула упругий бок ему под голову и выставила «перископ» – подняла голову на длинной шее – охранять. Но поляна, где еще не выветрился «запах» главного пугала для всего живого, где опасным тяжелым туманом слились и замерли ауры двух непохожих друг на друга пришельцев, отпугивала леших, глухоманников, оборотней и прочую невысокую нечисть. Разбежались подальше в стороны и докучливые насекомые; только солнце, бесцеремонно и ничего не боясь, вглядывалось в странную неподвижную пару – человека и змею на полянке, посреди угрюмого леса.

– А-а… Ни фига себе я заснул! Аленка, ладно… Не оправдывайся, это я виноват – думал, что умнее тебя. Эй, лес! Жители лесные! Не хотел я лисичку губить, простите, если можете!

Лес недоуменно молчал: кто съел, тот и прав, к чему эти звуки? За то время, которое чужаки бестолково прожили на солнечной полянке, несколько десятков тысяч живых существ, местных обитателей, бегающих, ползающих, летающих – стали частью метаболического обмена других живых существ, таких же местных уроженцев, и никто не раскаялся и не попытался выплюнуть добычу обратно.

Леха знал, что в любом лесу Аленку можно спокойно отпустить в «вольное ползание» и она не отстанет, не потеряет бдительности, и собрался было из любопытства на обратном пути так и сделать, но теперь, после того, что случилось… Змея – не болонка, поздно потом будет аукать ей в глотку, высматривая зазевавшуюся зверушку-симпатяшку, и так уже гнусно на душе из-за лисички. Пусть она не совсем лисичка, а видимо – перевертыш, но тем более, можно сказать – ночной гуманоид… Леха смутно помнил бабушкины сказки: оборотни – чаще днем люди, а ночью звери, но и наоборот бывает, баб Ира объясняла… Вот интересно: с одной стороны, он помнит, что она рассказывала ему все это на полном серьезе, а с другой стороны – он воспринимал ее истории на уровне мультяшек. А еще… О смерти лучше не думать… А еще надо будет спросить насчет русалок… Какая чушь в голове. Почему он не способен подумать о серьезном и высоком, умно подумать, чтобы чему-то там было тесно, а чему-то просторно, вплоть до афоризма… нельзя о ней думать, и так поджилки трясутся…

– Тихо, Аленка, это я задним числом переживаю, тихо, не свисти…

– Бабушка, это я…

– А, вернулся, голубчик мой, а я, пока ты ходил…

– Погоди, баб Ира. Вот тут же… брось сковороду, я ее сам помою… Немедленно читай свои заклинания, эмоции, ну насчет мамы… обратно выколдовывай. Пожалуйста!

Бабка поглядела на него пристально и жестко, жалеючи покачала головой, сняла с веревки сохнущее, уже высохшее полотенце, вытерла руки, промакнула рот…

– Чего это тебе приспичило? Погоди, вспомню первые слова…

«Лихо лыково, скорбь-трава, – драно-кошено, мыко-мука. Огорчи зеницу ясную…»

– Все, Лешенька… Ох, снесет меня сейчас сквозняком да прямо в фортку…

– Тебе, я смотрю, полегчало?

– А? Да нет… с чего бы… Просто…

– Угу. Себе хотела мою боль взять, да? Эх ты… Знал бы я раньше…

– Так и что с этого? Сам рассуди: тебе ведь для дела нужно было высвободиться. А теперь, как будешь тугу на сердце носить, не помешает тебе? Я ведь старая, Лешенька, привыкшая горе-то мыкать…

– Теперь – не помешает. Оно сейчас, бабушка, меня даже отвлечет, если хочешь знать. Знаешь, кого я только что повстречал? Буквально часа полтора назад?

– Да уж чую: запах тот ни с чем не спутаешь. А не почуяла бы – и так догадалась, по глазам бы прочитала: вон они у тебя какие, словно у лешака ночного.

– Да? А тебе откуда тот… запах знаком? И… мы об одном и том же говорим, баб Ира?

– О Ней, проклятой, о ком еще. А откуда я знаю – довелось так-то с нею повстречаться…

– Ну и как? О чем беседа шла?

– Тьфу ты, Лешка! Нашел, о чем спрашивать! Дай-ка сяду, успокоюсь. Ты не сердись на мой крик, а лучше подобное не спрашивай. Было – и отстало по дороге, вот так. Чем дальше живешь, тем страшнее вспоминать. Смерть – для всех одна, да своя у каждого. Тебе-то страшно было?

– И еще как! Чуть было не… Ты представляешь: Аленка вырубилась при ней, как заснула!

– Дело такое. Не знаю теперь – к добру ли, к худу сие? С одной стороны – добрый знак: если уж ты и Ею отмечен, значит – не бывать тебе бессильным и незаметным. С другой стороны… Мне она явилась, когда мне было… уже не молоденькой была… а жила одна, в лесу… То-то было ужасу! Как она к тебе сразу явилась знакомиться, зрелости и силы не дожидаясь – нехороший знак… Ой, что я несу, дура старая, откуда мне Ее знаки знать!..

– Неси, неси, баб Ира, не в бирюльки играем. Что знаешь, о чем догадываешься – рассказывай, все может пригодиться.

– Почти ничего не знаю. Сашке Чету являлась она, Петру Силычу тоже. Вот он Ее не боялся, если не врал. А и даже он не избегнул… Маме твоей – нет, не показывалась. Не хочу пустое гадать, как будет – так и будет. Руки чистые? Садись за стол, а потом собираться будем окончательно. Нашла я одно заклинание – простое, прямо детское, а от отравы и от водки хорошо помогает. Поешь, отдохнешь, будем вещи укладывать да разучивать наизусть – все занятие…