Джин Вулф - Цитадель автарха Страница 37

Единственной, кого я узнал, была Фойла, и то лишь потому, что она заметила и позвала меня.

– Северьян! – услышал я, когда проходил мимо раненых и умирающих. Я бросился к ней и попытался расспросить о случившемся, но Фойла была очень слаба и мало что могла объяснить. Нападение произошло внезапно, как гром среди ясного неба. Она помнила лишь крики о помощи, которые долго оставались без ответа. Потом ее куда-то тащили солдаты, еле смыслившие в медицине. Я неуклюже поцеловал Фойлу, пообещав навестить ее еще раз. Думаю, мы оба понимали, что я не смогу выполнить свое обещание.

– Помнишь о том, как мы все рассказывали истории? – спросила она. – Я думала об этом.

Я ответил, что не сомневаюсь.

– Нет, ты не понял, я думала об этом, когда меня волокли сюда. Мелито, и Хальвард, и все остальные наверняка погибли. Ты – единственный, кто будет помнить, Северьян.

Я заверил Фойлу, что никогда не забуду.

– Хочу, чтобы ты рассказал об этом другим людям. Как-нибудь, зимним днем или вечером, когда нечего больше делать. Ты запомнил эти истории?

– «Моя страна – это край далеких горизонтов и широкого небосвода…»

– Да, – кивнула Фойла и словно погрузилась в сон. Свое второе обещание я сдержал, сперва записав все истории на чистых листах в конце коричневой книги, а потом представив на твой суд, читатель, все, что я услышал в течение долгих теплых дней, проведенных в лазарете.

19. ГУАЗАХТ

Следующие два дня я скитался. Не стану много рассказывать об этих днях, потому что и сказать-то особо нечего. Имел возможность завербоваться в несколько различных подразделений, но был вовсе не уверен, что это мне по душе. Хотел бы вернуться в Последнюю Обитель, но моя гордость не позволяла рассчитывать на благосклонность мастера Эша, даже если допустить, что мне удалось бы найти его во второй раз. Я говорил себе, что был бы рад снова занять должность ликтора Тракса, но если бы представилась такая возможность, не уверен, что поспешил бы ее реализовать. Я спал, точно зверь, в чаще леса и питался тем, что попадалось под руку, то есть очень плохо.

На третий день я набрел на заржавевший меч, видимо, оброненный во время прошлогодней кампании. Я достал флакон с маслом и обломок точильного камня (я сохранил эти предметы вместе с рукоятью, когда выбрасывал в воду остатки «Терминус Эст») и целую стражу с удовольствием чистил и точил найденный меч. Закончив, я потащился дальше и вскоре набрел на дорогу.

Теперь, когда охранная грамота Маннеа практически потеряла свою силу, я стал более осторожным, чем по пути от мастера Эша. Однако казалось весьма вероятным, что мой мертвый солдат, который был возвращен к жизни Когтем и звался Милесом (хотя я и признал в нем частично Иону), завербовался теперь в какое-нибудь подразделение. Если так, то он сейчас шагает по какой-нибудь дороге или живет в лагере неподалеку, если еще не участвует в сражении, а мне хотелось поговорить с ним. Как и Доркас, он на время задержался в стране мертвых. Она, правда, находилась там дольше, но я надеялся, что если успею расспросить его до тех пор, пока его воспоминания не сотрутся, то смогу узнать нечто способное хотя бы помочь мне примириться с потерей этой женщины, если не вернуть ее назад.

Ибо я понял теперь, что люблю ее, как никогда не любил прежде, когда мы брели по бездорожью к Траксу. Тогда я слишком много думал о Текле, постоянно заглядывал внутрь себя, чтобы найти там ее. Теперь, хотя бы в силу ее столь длительного пребывания нераздельной моей частью, мне кажется, я заключил ее в объятия, поистине более решающие, чем любое соитие – как мужское семя проникает в тело женщины, чтобы произвести на свет (если на то будет воля Алейрона) новое человеческое существо, так и она, войдя в мой рот, по моей воле сочеталась с Северьяном и создала нового человека. Я, по-прежнему называющий себя Северьяном, сознаю, что имею двойную корневую систему.

Не знаю, удалось бы мне выведать у Милеса-Ионы то, что я стремился узнать. Я так и не нашел его, хотя до сих пор не прекращаю своих поисков. К середине дня я оказался среди поваленных деревьев и время от времени натыкался на трупы, находившиеся на разных стадиях разложения. Сперва я пробовал мародерствовать, как тогда, у тела Милеса-Ионы, но скоро понял, что тут побывали до меня. И действительно, ночью явились лисицы с острыми маленькими зубами и стали жадно обгладывать мертвецов.

Чуть позднее, когда у меня стали иссякать силы, я остановился у дымящихся останков пустого провиантского фургона. Не так давно погибшие тягловые животные лежали на дороге, между ними уткнулся лицом в землю возница. Мне пришло в голову, что я мог бы отрезать от одной из туш столько мяса, сколько мне захочется, а потом отнести в тихое место и разжечь костер. Я уже вонзил меч в бедро мертвого животного, но тут услышал барабанную дробь копыт, и, решив, что это скачет конный нарочный, отошел к краю дороги, чтобы пропустить всадника.

Ко мне приближался низкорослый коренастый мужчина энергичного вида, восседавший на высокой плохо ухоженной лошади. Заметив меня, всадник натянул поводья, но что-то в его лице подсказывало, что мне не потребуется ни драться, ни убегать. (В противном случае я предпочел бы вступить в бой. Лошадь мало пригодилась бы ему среди пней и поваленных деревьев, и, несмотря на его кольчугу и схваченный медным обручем шлем из кожи буйвола, я чувствовал, что могу справиться с этим противником.)

– Кто ты такой? – окликнул он меня.

– Северьян из Нессуса.

– Вот как? Значит, ты цивилизованный человек, но по твоему виду не скажешь, что ты питался исправно.

– Напротив, – сказал я. – Я ем больше, чем когда-либо. – Я не хотел, чтобы он посчитал меня ослабленным.

– А мог бы еще лучше. На твоем мече – не асцианская кровь. Ты кто, шиавони? Из нерегулярных?

– Да, моя жизнь довольно нерегулярна в последнее время, это верно.

– Но ты не приписан к какому-либо подразделению? – С поразительным проворством он соскочил с лошади, бросил поводья на землю и подошел ко мне. У незнакомца оказались кривоватые ноги, а лицо – будто вылепленное из глины и перед обжигом приплюснутое сверху и снизу, поэтому лоб и подбородок получились плоскими, но широкими, глаза как щелки, рот вытянут до ушей. Тем не менее он мне сразу понравился живостью характера и тем, что нисколько не скрывал своих замашек мошенника.

– Я не приписан ни к чему и ни к кому, кроме собственных воспоминании.

– А-а! – Он вздохнул и на мгновение закатил глаза. – Знаю, знаю. У нас у всех свои трудности. Что у тебя – нелады с женщиной или с законом?

Я никогда прежде не рассматривал свои проблемы с такой точки зрения, но, подумав секунду, вынужден был признать, что он в обоих случаях недалек от истины.