Алекс фон Готт - Белый Дозор Страница 38

— Лишнее говоришь, парень. Во мне секреты, как в камере хранения, от которой ключ потерялся. Ну что ж… Отговаривать тебя не стану. Ты ученый, значит, увлечен своей идеей, одержим ею, тебе опасности побоку. Там, кстати, на Камчатке, мишки косолапые водятся, проводника возьми с оружием. В любом случае один не ходи, — посоветовал генерал.

— Так и сделаю, — пообещал Лёша.

— У тебя шофер — очень надежный мужик. Я бы с ним в разведку пошел, — как бы невзначай намекнул Войтов.

Поговорили еще, генерал рассказал несколько интересных шпионских историй из своей богатой биографии. Лёша увлеченно слушал, не перебивал. Когда капельница опустела, Войтова стало клонить в сон, что было им расценено как хороший знак («Сон — лучшее лекарство»), и Спиваков поспешил откланяться.

— Столько дел до моего отлета, в основном сплошная бюрократия и почти ноль науки, — посетовал он.

— Буду ждать твоего возвращения, — сонно пробормотал генерал и повернулся к стене.

— До встречи, Петр Никитич, — Лёша постоял немного у двери, посмотрел на прихрапывающего уже генерала, поймал себя на мысли, что и ему передалось тревожное ощущение Войтова.

«Ерунда, — решил про себя Лёша. — Всё будет хорошо. Надо жить».

И ушел, тихо прикрыв за собой дверь в больничную палату. Он хотел как лучше и действовал лишь из самых чистых побуждений.

Чистые побуждения, имеющие также название «благие намерения», — вещь очень противоречивая. С одной стороны, они, безусловно, похвальны, как высокие и жалостливые порывы души, с другой стороны, благие намерения и лучшие побуждения — суть результат деяний слуг Мары — бесов суеты. Они поражают человека, вызывая в нем столь естественное для развитого интеллекта чувство сострадания, но за благими намерениями действующий из чистых побуждений человек не видит последствий своего «доброго» поступка. Милосердный порыв души зачастую так же обманчив, как любовь с первого взгляда, приносящая порой одни несчастья, самым щадящим из которых будет горькое разочарование.

Воистину, «Не делай добра — не получишь зла», и всякое благое намерение — лишь серый камень, один из многих, которыми вымощена Марина дорога в Навь.

Невзор настолько подчинил себе Глинкина, что тот даже говорить стал с кажущимися непривычно странными, старинными оборотами. Несколько раз ему заискивающе намекали: «У вас, Михаил Петрович, речь такая интересная стала, вы большой оригинал». На что Глинкин отмалчивался, а на людях стал надевать очки с дымчатыми стеклами, объясняя это «временными проблемами со зрением». Невзор запретил Глинкину рассказывать о нем даже Кваку и держал сознание магната под постоянным контролем, бодрствуя круглые сутки. Глинкину он поначалу также не давал спать, но вскоре, после нескольких бессонных суток, немолодой уже организм Михаила Петровича взбунтовался: стала пошаливать печень, «закололи» почки, повысилось давление, и Невзор, в своей извечной, злобной манере долго выражавший свое отношение ко всему людскому роду «слабаков», что называется, «со скрипом» согласился:

— Попусту время из жизни выкидывать — вот что такое твой сон, — ворчал Невзор, — да еще в самое наилучшее время, ночью!

— Я ж иначе помру, — оправдывался Глинкин, — кто вас тогда носить станет?

— Дерзлив ты! Не был бы так нужен, я б тебя замучил с большим удовольствием за такие речи, червяк.

— Да не лайтесь вы! — вдруг обозлился Глинкин. — Вы без меня просто воздухом с палкой были.

Он тотчас же сильно пожалел о том, что в гневных своих мыслях высказал колдуну. Вдоль позвоночника тело резанула нестерпимая боль, и Глинкин ничком упал на пол, закатив глаза так, что они и вовсе стали какие-то сплошь черные. Дышать ему опять сделалось невмоготу.

— Пощадите, прошу вас, — прохрипел магнат. — Мы с вами, как иголка с ниткой, друг без друга никуда, не убивайте меня…

— Худо-лихо! — ругнулся Невзор. — Ладно. Спи. Только недолго. Еще до солнышка, с петухами стану тебя будить. Учти, червяк.

— Я всё спросить хочу, можно? — вежливо, стараясь не реагировать на постоянные оскорбления, попросил Михаил Петрович.

— Валяй, — нехотя разрешил Невзор.

— Вот вы, прошу прощения, присоветовали, как вы изволили выразиться, снадобье нагреть. Было?

— Ну, — самодовольно ответил Невзор, — было. И дальше что?

— А почему было просто не разбить их или не взорвать, как я с самого начала предлагал?

— Рожденный ползать летать не может, — изрек Невзор неизвестно где подслушанную им цитату из Горького. — Уж кто-кто, а я в снадобьях разбираюсь получше тебя, потому что я ими не торговал, я их делал и ведаю, что ежели зелье, коему надлежит в холоде храниться, нагреть, то зелье это не токмо испортится, но и действие свое, наоборот, поменяет. Понял теперь?

— То есть вы хотите сказать, что лекарство испорчено? Прекрасно! Это же замечательно! Значит, Спивакову не пройти комиссию, и препарат не допустят в серийное производство?! Это — победа! — возбужденно выпалил Глинкин, но Невзор только презрительно хмыкнул в ответ.

— Я н-не прав? — сразу оробел Глинкин.

— Мелкий ты какой человечишка. И подлый. Столь же подлость твоя сильна, сколь и у помощника твоего премерзкого, Кваки (Невзор всегда называл Квака именно так: «Кваки»), Всё бы тебе мелко плавать, точно пескарю. «Комиссию не пройдет», — передразнил колдун магната, — так нет же, всё не то. Увидишь, чем вскорости затея моя обернется. Недолго уже терпеть осталось…

— Чем же? — затаив дыхание в предвкушении его ответа, спросил Глинкин.

— Мор великий будет, — с животным довольным урчанием ответил Невзор. — Велесу Чернобогу и Маре жертва достойная будет, перед концом мира и света белого пригодная. Смердеть будет воздух, отравлены реки, земля будет гнить от плоти людской.

— Как же это случится? Когда? — Глинкина охватил ужас. — А мы-то как же? Я, дети мои?! Неужто умрем?

— Уймись ты, — отмахнулся Невзор. — Умрут те, у кого золота не хватит, чтобы купить у тебя от мора смертного средство. Да ты еще и не всем продавать станешь, а только тем, на кого я тебе укажу. Нам в новый век много людишек тащить без надобности. Кто Шуйной дорогой идет, тот и спасется.

— А где же взять то средство?

— Во-от! Вот он, главный вопрос! И задал ты его потому, что давно тебе охота судьбой человечьей вертеть. Ведь давно не золото для тебя главное, так?

— Вообще-то, да, — признался Глинкин. — Деньги для меня — давно не главное.

— Потому мы и вместе, — засмеялся Невзор тем самым своим каркающим смехом. — Вставай да пошли в твою… как вы ее называете? Где ты снадобья делаешь, которые потом страдальцам втридорога продаешь.

— Я снадобья не делаю, мне это не к лицу, и я в этом ничего не понимаю, — признался Глинкин, — я лишь умею их продавать.

— Да-а, — протянул Невзор, — за двести лет, что я провел внутри дуба, всё тут переставилось с ног на голову. Кудесник и лекарь больше не в чести. Лавочник держит его на привязи, как собаку, и кидает кость, чтобы он не подох от голода, а тот возвращает лавочнику его подачку куском мяса.

— Основа любой экономики, — нашелся Глинкин, — сначала вложил грош, а взамен получил золотой.

— Вот и пора извести весь род людской под корень. — Левое полушарие мозга Глинкина заныло, что случалось всегда, когда Невзор раздражался. — Потому, что всё у вас неправильно. Вы все горбаты, как верблюды, а горбатого только могила распрямит.

Их разговор, традиционно представлявший собой немой обмен мыслями, происходил на территории одного из принадлежащих Глинкину фармацевтических заводов. Единый в двух лицах Глинкин-Невзор на внедорожнике без номеров подкатил к помещению исследовательского центра, который однажды был обещан Кваку в качестве тихой гавани и которым магнат очень гордился. Здесь работали неплохие специалисты, даже был кто-то из НИИСИ — того, старого, еще агабабовского, когда в жизни института наступил скверный период и люди увольнялись, отказываясь существовать на нищенскую зарплату. Выполняя распоряжения Невзора, Глинкин приказал собрать внутри экспериментальной лаборатории всех нужных ему людей. К лаборатории примыкал склад химических компонентов, таким образом всё, что понадобится для работы, было под рукой.

— Всем привет, — высокомерно поздоровался с персоналом барин Михаил Петрович, — необходимо, чтобы вы сделали для меня кое-что, в количестве… В количестве…

— В каком количестве? — спросил он у Невзора.

— Пусть для начала сделают на десять тысяч человек, — уклончиво ответил колдун. — Я буду тобой руководить, ты только ничего лишнего от себя не говори, а то вместо противоядия еще худший яд получится. Кощная отрава тогда у тебя выйдет. Кощный, смертельный яд.

— Почему «кощный», — с недоумением спросил магнат, — что означает это слово?